— Эй, не кипятись! — Сид, растерянно моргая и не зная, что делать, на всякий случай накинул ему на плечи лежавший на стуле горчичного цвета халат. — Оденься, что ли. Какой ты колючий, все в штыки. Хотя я лишнее, конечно, сказал.
— Я, значит, волновался! — выпалил Фрэнки в ответ. — А от тебя никаких вестей не было! А теперь ты заваливаешься ко мне с кучей дурацких бумажек, кривляешься, лезешь ко мне в душу, плюешь в нее! Кто ты такой вообще, черт тебя дери, Сид Ллойдс! Что я о тебе знаю? Ничего! Кроме твоих баек про симфонию! Сколько раз мы виделись, два? Потрясающе, просто потрясающе!
Одним судорожным движением он смел с постели все ноты и зло добавил:
— Понатащил тут дерьма, я ж вижу, это этюды-Искажения, или как вы их там для красоты назвали. А я вот что-то не припомню, я согласие на сотрудничество давал? Ну-ка напомни, давал?
Сид сразу отшатнулся от него, а потом попятился назад и молча опустился на стул перед фортепиано.
— Ты думал, что мы друзья! Ты думал! — Фрэнки закатил глаза. — Да я б тебе сейчас так врезал, так…
Он замолк, неожиданно для себя услышав знакомое до горького трепета сочетание нот. Пока он ругался, Сид повернулся к инструменту и взял здоровой рукой открывающий аккорд из «Посвящаю М.». Потом еще и еще — и каждый звук без недостающей партии левой руки зазвучал по-новому, слабо, обрывисто и одиноко. Словно само существование сочинителя, вмиг утратившее смысл, едва только та самая М, а потом А, а потом Д, а потом все остальные буквы, ушла из его жизни, вырвав кусок его сердца и забрав с собой в качестве трофея.
Фрэнки стало больно слушать неполноценный вариант своей фантазии, и потому он решил попросить Сида прекратить, но на полувздохе поймал себя на запоздалом и неожиданно теплом открытии: «Так он — музыкант?»
Пожалуй, Сида можно было сравнить с разбитым зеркалом, с разбросанными по полу кусочками мозаики, где интуитивно угадывалось, что картинка получится красивая, но какая именно — пока неизвестно, ибо образец надежно спрятан. Но вот будто еще одна деталь встала на место, еще один осколок нашелся, все яснее отражая лицо смотрящего.
«Ну естественно, он же сын композитора! Как я не подумал раньше! — ударило в голову Фрэнки. — Нет ничего странного в том, что у него есть музыкальное образование или хотя бы минимальные навыки владения инструментом. А может, он и сам композитор?»
Поплотнее запахнув халат, Фрэнки неуклюже поднялся, преодолевая слабость и головокружение, доковылял до пианино и остановился позади Сида, который то ли слишком увлекся игрой, то ли демонстративно не обращал на него внимания. Впрочем, Фрэнки это вполне устраивало: он не намеревался тревожить и отвлекать неполноценного исполнителя, просто внимательно слушал, внутренне проверяя правильность каждой ноты в партии и ожидая, когда же Сид что-то забудет или собьется; но тот не сбивался. И тогда Фрэнки подвинул к фортепиано еще один стул, сел рядом и повел партию левой руки вслед за чужой правой.
Мелодия сразу воспряла, воспарила, вознеслась к потолку, заплескалась между белыми пальцами Фрэнки и длинными пальцами Сида, оживая и распускаясь, но продлилось это недолго, потому что Сид буквально через пару тактов оборвал игру и уставился на аккомпаниатора мрачным взглядом.
— Я польщен, — Фрэнки нервно сглотнул, но глаз не отвел. — Не думал, что ты…
— Я знаю все твои вещи наизусть, — спокойно сказал Сид. — Могу сыграть любую. Я твой старый и преданный поклонник. Правда, сейчас исполнитель из меня никакой, сам понимаешь, — он кивнул на перевязанную руку.
Фрэнки поднялся со стула, разрывая близость, возникшую между ними.
— А почему именно сейчас и именно эта фантазия? Потому что самая простая? И главная партия полностью ведется правой? Так ведь?
— Нет, — отрезал Сид. — Просто это самая нежная и теплая вещь у тебя, на мой взгляд. Никогда бы не подумал, что автор подобного может оказаться… кхм. Вот и напомнил себе, что где-то внутри ты…
— Вот внутрь ко мне лезть не надо, — перебил его Фрэнки.
Сид развел руками:
— Как скажешь. Но мне вот что интересно: ты буквально с порога обвиняешь меня в том, что от меня не было вестей. А потом сам же говоришь, что мы не друзья. А раз мы не друзья, тебе до меня и моих проблем дела нет. Это не так?
— Я волновался за тебя, — упрямо заявил Фрэнки. — Я волновался за тебя, черт тебя побери!