— Дай руку, идиотище, — потребовал он с самым суровым видом.
— Отстань, я… — слабо запротестовал Сид, но Фрэнки, разозлившись, сам перехватил его руку и дернул на себя. Тот поморщился, явно от боли, но ничего не сказал. А заботливый врачеватель неожиданно ужаснулся, потому что ладонь Сида оказалась горячей. При этом Фрэнки был уверен, что и сам сейчас не может похвастаться нормальной температурой, но прикосновение чужой руки буквально обжигало.
— Да у тебя еще и жар! — Он так и сел рядом, не зная, что делать, и уставился на приятеля, как на диковинное животное.
Что же движет Сидом? Вроде бы он не похож на человека, которому наплевать на себя, даже оставляет впечатление некоторой изнеженности, присущей дворянским сынкам-белоручкам; возможно ли, что он из тех максималистски настроенных молодых людей, которые горят душой и телом за какую-нибудь дурацкую идею, занимающую только их? Неужели это все из-за отца? И каков настоящий Сид, как он живет, чем интересуется? Хотя, похоже, этот и есть настоящий.
Фрэнки читал пару книг о путешественниках и ученых, которые приносили себя на алтарь великих дел и открытий, да и сам относился к породе людей, которые отдадут в жертву любимому занятию сон и еду, но жизнью рисковать-то зачем? На Сиде ответ на этот вопрос написан не был, во всяком случае, не буквами; но зато у него престранно и дико сияли глаза — похоже, если бы не вызванная кровопотерей слабость, он бы сейчас счастливо скакал по комнате, бил посуду, орал и черт знает что еще бы делал. Видимо, искусственно вызванное (или созданное?) Искажение занимало его куда больше, чем подорванное здоровье.
— Жар, говоришь? — переспросил он со смешком. — Наверное, рана воспалилась, хотя я не разбираюсь в таких вещах. В любом случае — пройдет. Пожалуйста, посмотри знаешь какой этюд…
— Заткнись! — второй раз за день прикрикнул на него Фрэнки, разом очнувшись от своих мыслей. — Я же сказал: никаких этюдов. И мне плевать на сегодняшнее открытие, чудо и бла-бла-бла, когда ты тут кровью истекаешь, ясно тебе?
Он сердито засопел и предельно осторожно стянул повязку с руки приятеля. И ужаснулся в который раз: рана выглядела отвратительно. Это уже были не легкие порезы от осколков стекла, а развороченная плоть, как будто кто-то пытался отгрызть кусок ладони, но бросил занятие на полпути и решил просто пожевать. Фрэнки замутило, мысленно он привычно проклял Сида и все, что с ним связано, но, справившись с собой, отмотал бинт и кое-как наложил новую повязку.
— Страшный шрам будет, — заметил он упавшим голосом. — Если заживет. Тут, наверное, надо швы наложить. Не понимаю…
— Вот-вот, не понимаешь, — усмехнулся Сид. — Ничего серьезного, просто выглядит не очень. Рана неглубокая. И вообще, это же я пришел быть нянькой, забыл? Не все такие слабенькие и впечатлительные, как ты, имей в виду. Так что прекращай со мной возиться и ложись отдыхать, раз не хочешь смотреть этюды.
Фрэнки затянул узел на повязке и зло сказал:
— Кто еще тут слабенький? Уж кто-кто, а ты выглядишь совершенным неженкой.
Он хотел упомянуть про то, какая, например, у Сида непрактичная прическа, какие ухоженные руки, явно не знавшие физического труда, но решил, что окажет слишком много чести всяким незначительным мелочам, обсуждать и осуждать которые — удел женщин. Его собственные жидкие волосы находились в постоянном беспорядке, в общем-то, тоже были непростительно длинны и лезли в глаза, но Фрэнки, в отличие от этого надушенного франта, просто ленился стричься.
— Предлагаю сойтись на том, что лес нам с тобой обоим не валить, — Сид примирительно улыбнулся. — Спасибо за помощь с перевязкой, кстати.
— Еще бы жар тебе сбить, — вздохнул Фрэнки.
— Выбрось ты это из головы. Само пройдет. Ложись, тебе лучше отдохнуть, — Сид закрыл глаза: похоже, он и сам был не прочь отдохнуть. — Ты только что сделал большую работу… И теперь мы должны разобраться…