Слушая его, Лили даже на время забыла про свои обиды, одиночество и холод, от которого едва спасала шаль. Деррик впервые выглядел не просто взволнованным, а каким-то озлобленным. Его губы сжались в бледную полоску; от обычного Деррика с серым туманом в глазах не осталось и следа. Он не жалел себя и не ждал сочувствия — он себя ненавидел.
— Так почему же Олли умер, а я остался жив? — спросил он с тихим отчаянием в голосе. — Почему не я?
Лили вздрогнула. Какие страшные слова! Словно она заглянула туда, куда не следовало, и теперь не могла справиться с чернотой, хлынувшей наружу. Прежде такие люди ей не попадались. Многие страдали от чувства вины, но — всерьез желать умереть вместо кого-то? Сама Лили ни разу не допустила мысли, что должна была умереть вместо ребенка. Какая тут связь? Ее смерть не помогла бы ему родиться. Смерть Деррика тоже не спасла бы его брата.
Впрочем, может, все это — просто слова.
— Тебе нужно отдохнуть, — заявила Лили, желая поскорей сменить тему. — Давай переночуем здесь, а завтра решим, что нам делать. И ты не обязан ничего мне рассказывать и объяснять. Разве для тебя так важно, что я о тебе думаю?
— Извини. Наверное, мне нужно было выговориться, — пробормотал Деррик и закрыл лицо руками.
Заплакал, что ли? Лили беспомощно покраснела. Что делать? Может, Деррик просто в такой позе отдохнуть решил. Спросить напрямик — бестактно. Да и какой парень захочет, чтобы девушка видела его слезы? Это же позор несусветный.
Решив сделать вид, что ничего не заподозрила, Лили тоже улеглась, подтянула колени к груди, плотнее закуталась в шаль. Сон не шел. События дня смешались в одно сумбурное пятно, из которого время от времени вычленялись отдельные образы: письмо, пожар, побег. Страх. Злость. Неопределенность.
Мелкий дождь почти не доставал до тела, путаясь в полумертвых листьях дерева, что укрыло беглецов, но ветер пробирал до костей. Деррик, должно быть, тоже мерз. А ведь именно из-за Лили он ослаб и остался без теплых вещей. Может, он и справился с Безликой болезнью, но заработать простуду или даже воспаление легких в подобных условиях ничего не стоило.
Одолжить ему шаль, что ли? Лили стянула ее с плеча, сразу вздрогнула и вернула на место. Нет, слишком холодно. Глупо отдавать одежду другому, когда можешь простудиться сам.
А если обнять его? Тогда им обоим стало бы теплей. Лили осторожно придвинулась ближе. Привыкшие к темноте глаза ясно различали, как Деррик дрожит. А вдруг это от рыданий? Лили смутилась. Нельзя молча нарушать чужое личное пространство, а спросить разрешения почему-то не поворачивался язык.
— Э… Ты спишь? — поинтересовалась она наконец. Наверное, самый глупый вопрос из возможных в подобной ситуации.
Деррик сонно мотнул головой:
— Нет. Холодно. Жалею, что костер разводить побоялся, а теперь уж слишком темно и сыро.
— А если мы заболеем?
— Значит, так суждено.
— А можно мне… — Лили запнулась. В ней боролись две сущности: рациональная, не желающая, чтобы кто-то из них простудился, и женская, даже девичья — напуганная и злая на весь мужской род; причем последняя до одури раздражала первую.
Деррик каким-то образом угадал ее желание, улыбнулся и раскрыл объятия.
— Не бойся, я тебя не обижу, — сказал он. — Даже если бы захотел, не смог бы, ха-ха.
— Стыдоба какая! — Лили фыркнула и улеглась рядом. На душе сразу стало легко. — Ты зачем такие вещи про себя рассказываешь, простак несчастный! Больно мне надо знать, что ты там можешь или не можешь.
— Очевидно, ты хотела знать, — возразил Деррик. — Дай мне еще хотя бы пару дней на восстановление, потом можешь бояться.
— Ты вовсе не страшный, — пробормотала Лили. — Несмотря на то, что я не могу тебя понять.
Она говорила правду. Да, ей доводилось и с Джейком так лежать, но объятие Деррика странным образом отличалось, а потому не вызывало ни опасений, ни отвращения. Оно казалось легче и осторожней.
Вернулось странное чувство, будто они давно знакомы. Сколько раз во сне она уже обнимала его? Тогда от него пахло так же — сыростью и прелой листвой.