- Алёнка понравилась. - Сказала девушка.
- Думаешь, что Алёнке пора замуж? - Играючи сказал Александр, и сам себя упрекнул за намёк.
- Думаю, что пора. - Дала согласие Ярина, и подмигнула, отстранившись от жаркого, но приятного дыхания мужчины, который стоял слишком близко для простого друга.
- Принято, - покраснев, сказал купец. - Касым-паша получит моё согласие.
Ярина покраснела, глядя уходящему Александру вслед.
- Степан! - Закричала девушка. - Кончай строить глазки Капе. - Пошли корабль прибирать, лентяй.
Степан поплёлся за Яриной, повесив голову…
….в это время в Османском Султанате. Кёсем, позарёжнная известием о том, что ей нужно продавать её любимое ожерелье, лежала в беспамятстве с мокрой тряпкой на лбу. К вечеру она отошла, села перед зеркалом, и плакала. На ней было сине-лиловое платье в ярких, красивых тонах и нежная диадема, ужасно дорогая. Её отражение в зеркале говорило о том, что она несчастна.
(Монолог Кёсем перед зеркалом)
- О, мой Ахмед! Как же я продам русским купцам дорогое? У сына нет ничего святого, нет памяти о тебе. Как же я расстанусь со своим ожерельем и продам его русскому купцу и его дочери?
Перед Кёсем встали картинки, как она нагой, первый раз, стояла перед Ахмедом. Ей было тогда семнадцать лет. Ахмеду было восемнадцать. Её ещё тогда звали Сапфо, то есть сапфир, а в Турции - Махпейкер. Она была кроглолица и не очень красива, но яркий, страстный танец, который она танцевала на зло Ашьяр, которая думала, что Сапфо так не сможет, поразил её мужа.
И он прислал ей подарок, соответствующий её имени - это сапфировое ожерелье, которое она теперь, из-за разгульной жизни Мустафы - вынуждена была продать. Да как смел Мурад сделать такое! Кёсем думала, что он мог бы потрясти богачей, у которых было много денег. Она быстро собралась, пошла к Сафа-беку, и спросила:
- Неужели Мурад не понимает? Неужели у этих людей нет денег, чтобы покрыть внешний долг государства? Неужели несколько сотен золотых покроют всё?
- Увы, так оно и есть. - Сказал седовласый Сафа Бек. - Ни у кого ничего нет.
- А их драгоценности? А драгоценности их жён и наложниц? - Протестовала Кёсем.
Сафа-бек не знал, что придумать, но нашёлся и сказал:
- Уже проданы, моя госпожа.
Кёсем забилась в истерике.
- У сына нет ничего святого. А как же пиры и оргии, что они заказывают?