— Полагаю, что нет, — он посмотрел на свою ладонь. — Твой отец, как тот кит, уходящий в море, умер там же и стал частью единого, погребенный в толщах воды и отдавший свои воспоминания океану. Я всего лишь новая форма жизни, которая эти воспоминания взяла, чтобы следить за той, что нарушила естественный порядок, и раз за разом продолжает это делать.
— Так вот почему от меня несло смертью за версту, — усмехнулась Куран. — Потому что за мной по пятам ходил жнец.
— Извиняться за это я не буду, — сказал мужчина.
— Но теперь-то естественный порядок вещей восстановлен. Я, наконец, мертва, — она еще раз огляделась. — Только не могу понять, куда меня определили: в ад или в рай.
— Посмотри вниз, Сакура, — сказал жнец.
Та скептически хмыкнула, но все же подошла к самому краю обрыва. Ничего хуже уже быть не может — она жила в аду, она в аду и проснулась, другой участи не ожидая. А это так, переходный рубеж, место, в котором кроется подвох. Или ее персональное чистилище, подобно тому, как человек в пустыми видит источник воды, но никогда к нему не доберется.
Однако ужаснуться увиденному все же пришлось. Там, в самом низу, будто бы в котле, находились десятки людей. Вода бурлила красным, а множество рук и уродливой формы масса тянулись к стоящим над обрывом жнецу и Сакуре.
— Значит, ад, — Куран не удивилась такому раскладу вещей.
— Это души тех, кого ты убила до того, как встать на путь истинный, — сказал жнец. — И они ждут тебя. Только есть одна загвоздка.
— Какая? — спросила Сакура.
— Душ спасенных и убитых теперь поровну, поэтому пока рано…
— Рано что? — Куран неотрывно смотрела вниз, когда почувствовала толчок в спину и ощущение уходящей из-под ног земли. Она полетела с обрыва, навстречу тянувшимся к небу рукам.
…Сакура подскочила резко, но тут же схватилась за раненный бок и упала спиной на футон. Раны жгло дикой болью. Взгляд уткнулся в потолок. В обычный деревянный потолок. Пахло лекарственными травами и чистыми бинтами, а еще жасминовым чаем.
— Очнулась, — голос принадлежал Оките, сидевшему у стены напротив.
— Окита-сан, — Сакура вновь попыталась сесть, но уже медленнее. Получилось с трудом.
— Тебе нельзя вставать. Чиррута-сенсей едва достал тебя с того света, не порть такую тонкую работу, — заметил Соджи. — Что же ты не сказала, что у тебя такие интересные знакомые?
— В этом не было необходимости. Монах был моим учителем какое-то время, — проговорила Сакура сухими губами. Мутное сознание постепенно прояснялось, и дальше впадать в бессмысленную дремоту не хотелось.
— Знаю, монах мне все рассказал, пока ты изображала из себя хладный труп, — усмехнулся Соджи. — И, кстати, тем двоим теперь жутко неловко, но они попривыкли. Нагакура-кун и Сано-сан знают, что ты барышня. Видела бы ты их рожи, когда им сообщили! Но беспокоились эти балбесы за тебя также сильно, как и были удивлены. Приходили чуть ли не каждый день.
— Окита-сан, сколько я пробыла в бессознательном состоянии?
— Дня четыре, — ответил Соджи.
— А Саяра? — голос Сакуры дрогнул.
— Саяра-сан всего день провалялась и очухалась быстро. На удивление. Не волнуйся ты так, жива и здорова твоя сестрица, — сказал Окита, спрятав руки в рукава косодэ.
— Вижу, вы много узнали за эти четыре дня, — криво усмехнулась Сакура. Сухие губы в миг потрескались.
— У твоего монаха язык без костей, но у меня сложилось такое впечатление, что выболтал он нам это специально. И далеко не все. Но я не против и такого положения дел, ведь времечко, пока ты дрыхла, мне скрасил занятной болтовней.
— А вы тоже все четыре дня здесь просидели, Окита-сан? За меня так сильно волновались, — на этих словах Сакуры Соджи фыркнул. — И, кстати, здесь — это где?
— Все четыре дня, да. У меня небольшой отпуск по состоянию здоровья. Хорошей трепки нам с тобой задали во время задержания преступника, поэтому начальство смиловалось. На удивление. Не смотри на меня так, объяснять долго.