Сам не замечаю, как вырываюсь из пьяных пацанских бредней и лечу мотыльком на этот огонек, как кружу в танце, все смелее прижимая к себе девчонку, как в груди что-то сладко томит, утекая в пах легким возбуждением.
Я шепчу ей на ушко откровенный бред, она звонко смеется. Я скольжу горячими ладонями по ее талии, она нежно обвивает мою шею. Я смотрю на ее губы, она призывно их облизывает. Я хочу ее здесь и сейчас, она так одуряюще пахнет.
И как-то вдруг становится нереально далекой вся эта забухавшая толпа. Только я и она на заднем сиденье моей японочки. Только сумасшедшие поцелуи и жар в распаленном теле. Только страстный шепот, срывающийся в протяжные вздохи. И два тела в едином движении секса. Это чистый кайф, словно первая затяжка марихуаны.
— Гузель… Гузеля… Гузелька… — словно пробую на вкус имя, которое так подходит этой молоденькой козочке. И оно мне даже нравится, как и сама девушка. И кажется, она мне не просто нравится — я от нее без ума…
Час, день, неделя — я окутан ее чарами. Ни минуты без мыслей о ней. Я каждое утро вижу в зеркале лицо влюбленного идиота и так же, по-идиотски, сам себе улыбаюсь. Я одеваюсь и мысленно одеваю — а чаще раздеваю — ее. Я лечу на свидание, и во мне поет душа…
Ни дня без желанной встречи. Кино, клубы, бары, гонки по трассе, я не могу не смотреть в эти смеющиеся карие очи. Не могу не умиляться этой беззаботной болтовне ни о чем. Я хочу ее слушать снова и снова, а еще… достать с небес звезды…
Ни ночи без горячего секса. Кажется, для нее не существует запретов, табу. Для нее, как и для меня, все, что творится в постели, — правильно. Она совсем немного старше, но насколько же умела. Она отдается с такой неподдельной страстью, что у меня срывает башню. Это моя девочка, моя женщина, моя маленькая газель. Я люблю ее. Не хочу жить без нее. Я готов для нее на все… даже совершить подвиг…
И я совершаю. Поздним утром меня, счастливого и не выспавшегося после очередной страстной ночи, встречает на пороге мать.
— Что за блядина с тобой трется? — обидные слова словно лезвием резанули душу.
— Ма, не говори так о ней. Мне неприятно. — Не хочу обижать родного человека, но и молчать не буду.
— Ты что, ослеп? — мама не кричит, с холодной трезвостью прокурора зачитывает приговор той, которую совсем не знает, но, случайно увидев в толпе со мной, счастливым, под руку, уже вынесла вердикт: — У нее же ВСЕ на лбу написано…
— Я люблю ее! — пытаюсь объяснить, что мои чувства не простое желание перепихнуться. — Пойми, у меня еще ни с кем так не было.
— Мальчишка! Да у тебя еще вообще ничего не было. Одно детство в жопе играет, — меня не слышат и слышать ничего не хотят. — Включи мозги. Я эту проблядь в семью не приму.
И в таком духе изо дня в день. От грязных оскорблений девушки до прямых угроз оставить меня без наследства. За последнее не переживаю — сам с усами. Но я задыхаюсь от обиды за любимого человека. Голова гудит от нападок матери. Да еще и отец, что всю жизнь провел под ее каблуком, затеял душеспасительные беседы, пытаясь меня жизни учить. Заебало… Как же все заебало…
Я не хочу все это терпеть и не буду. После очередного скандала, где в ход пошли такие убойные аргументы, как «она тебя заговорила» и « каркнуть не успеешь, как она тебе выблядка родит, даже если ты всегда используешь презик», со всеми грязными подробностями, как это делается, снимаю для нас квартиру и ухожу из родительского дома.
Гузелька светится от счастья, ластится, созывает своих матуром* отметить переезд и начало совместной жизни. Но мне не до веселья. Мне пиздец как хреново. Не так я хотел начать «семейную» жизнь, хотя вроде и не собирался жениться. На душе муторно, и только усилием воли не показываю, что готов на стену лезть от чувства безысходности, которое разрывает сердце между матерью и любовью. Не хочу никого видеть, но раз любимая хочет — пусть! И веселый девичий щебет, наполовину русский, наполовину татарский, наполняет наши съемные хоромы. И меня вроде бы потихоньку отпускает.
Дни в любви летят быстро. Полгода, и вроде утряслась эта буря в стакане, хотя с мамой я так и не помирился. Между нами встала стена отчуждения. Редкие разговоры по телефону начинаются «Привет, как дела?» и заканчиваются анекдотично одинаково «Поедем к бабке, на тебе приворот».
Как ни странно, я задумываюсь о словах матери. При моем логически-математическом складе ума неизбежно возникают вопросы: почему я так зависим от Гузель? Почему без проблем забывал всех, а ее не могу? Почему хладнокровно вычеркивал из жизни многих, а мысль расстаться с моей малышкой ползет по телу липким страхом?