Глава 6
Встретившие меня дома мадам Левенштейн и мадемуазель Филатова в хорошем настроении пребывали недолго. Они были всерьёз разочарованы моим отказом отужинать с ними. От отповеди, которую с запалом немолодой и уже почти брошенной ради юной любовницы жены, мне выдала Елизавета, я опешил. Поскольку понял, что старалась она на совесть и не менее трёх часов. А теперь, заявившись, не пойми откуда бессовестно сытым, я практически её предал и наплевал ей в душу. К счастью, я вовремя вспомнив нехорошие взгляды жены из прошлой жизни. Когда возвращаясь домой, отказывался от вкусного ужина. И мужественно решил, что, и сейчас дешевле будет смириться. Пусть и надругавшись над собственным животом.
— Душа моя, я просто не хотел наедаться под вечер! Хочу сегодня лечь пораньше! Устал я, да и завтра день будет трудный!
Подмигнув всё понимающей Пане, для достоверности я обнял за плечи воспитанницу и по-братски поцеловал в макушку, демонстрируя ей полное своё расположение. И подвергнув милицейские руки обработке водой и мылом, пошел за повеселевшей Елизаветой на кухню.
— Серёжа, тебе нужно обязательно сходить в школу! И будет лучше, если ты это сделаешь завтра! Завтра из-за нашей Лизы собирают родительское собрание, так что будь добр! — вдруг ни с того, ни с сего объявила мне тётка, прикуривая свою пролетарскую беломорину, — У неё, Серёжа, очень серьёзные проблемы!
Именно так, озабоченно-строгим голосом и с еще более озабоченным лицом начала грузить меня профессор Левенштейн. Когда это делает педагог со стажем, исчисляющимся более, чем четвертью века, на обычного нормального человека это всегда производит впечатление. Во всяком случае, на меня. Полагаю, что это пронесённый через одну и через вторую жизни условный рефлекс каждого нормального пацана. Который примерным поведением в советской школе не блистал. Даже в зрелом уже возрасте, я продолжал невольно напрягаться в стоматологии при звуке бормашины и в школе, когда рядом раздавался такой вот голос педагога.
— А ведь ты мне божилась, что ты отличница! — оборотился я на раскаявшуюся пельменную воровку, — Что ж ты, Лиза, так со мной нехорошо поступаешь? Мы же договорились с тобой, что мне ты не будешь врать никогда!
Обернувшаяся от плиты девчонка, державшая в руках тарелку, задохнулась от возмущения. Но излить свою обиду в предназначенную мне миску не успела.
— С успеваемостью у неё, как раз, всё в порядке! — сквозь сизый дым сверкнула очками профессор Левенштейн, — У неё с поведением всё очень плохо! Она не ладит с одноклассниками, Серёжа. Лиза их бьёт! Одному мальчику она подбила глаз и очень сильно ударила его между ног!
На душе стало немного легче. Уж лучше пусть этих одноклассников бьёт моя Лиза, чем они будут бить её. И это даже лучше, чем плохая успеваемость. Как бы оно там ни было, но я по-любому на стороне урюпинской аборигенки! А со школьным мордобоем мы уж как-нибудь разберёмся! И потом, как-то не верится мне, что моя племяшка вдруг взяла, да и выпала из адеквата. Беспричинно и вдруг.
Однако ей о моих мыслях знать не нужно. Лизавета девочка увлекающаяся и, на удивление, очень последовательная. Прочувствовав, что одобряю её твёрдую принципиальность по отношению к одноклассникам, она, чего доброго, еще и учителей мудохать начнёт. А в этом случае нам с ней отмазаться будет намного сложнее…
— Как это понимать⁈ — нахмурился я, с облегчением делая вид, что напрочь утратил аппетит после услышанного, — Ты зачем школьников лупишь? В колонию для малолеток захотела? Они же тебя посадят!
Гражданка Филатова осторожно вернула на стол посуду и только после этого начала сольное выступление. Для начала она ткнула мне ближе к носу свой кукиш. Почти полугодовой опыт подвально-чердачной жизни удержал её от более близкого контакта. Не вскочив со стула, поймать её за руку у меня не получится и это мы с ней оба понимали.
— Фиг им, а не колонию! — всё еще не теряя над собой контроля, выкрикнула она, — Они сами первые начали! Я этих придурков не трогала! И из взрослых никто ничего не видел! — без связи и логики добавила она существенную для меня деталь.