Глеб воскликнул:
– Конечно, слышал! У него прозвище было Человек-блюз. Он в тридцатых годах двадцатого века умер. С ним еще интересная история была связана…
– Ну да, верно, – подтвердил Аксентий. – Он играл плохо, так, бренчал кое-как. Но потом вдруг исчез из родного города на два года…
– И вернулся великим мастером блюзовой гитары, – завершил Глеб. – И рассказал историю, что повстречался на перекрестке дорог с дьяволом. Дьявол появился ниоткуда, взял из рук Джонсона его гитару, настроил ее и опять исчез. Когда Джонсон взял в руки эту гитару, то оказалось, что он играет мастерски. Лучше всех в Штатах. Он еще написал тогда свой знаменитый «Блюз перекрестка»…
– Вот именно. И я, когда узнал про эту историю, тоже захотел так же… Только про дьявола я не думал. Не верил в него тогда.
– То есть, ты хочешь сказать, что повстречал дьявола, и он тебя научил играть на гитаре? – скептически спросил Глеб. – Ох…
– Ну, дьявол или нет, не знаю, но встретился мне человек, который… Который мне показал душу гитары.
– Душу гитары? Как это?
– А так вот. Показал и все тут. Испанец он был. Ты же знаешь, в тыща девятьсот тридцать восьмом году к нам в страну привезли из Испании маленьких детей. Там тогда война шла, в Испании… Вот он был из них, «дети Испании» их называли. Эх, как он играл… Как бог! Вот у него я и научился всему, что знаю.
– И гитару он тебе тоже настроил?
Аксентий пристально взглянул на Глеба и ответил:
– Настроил. Как же без этого. Он такой здоровенный был, смуглый. Нос длинный, крючком. И пальцы у него такие были… толстые… Как он на гитаре играл! Всё играл, любую музыку, да так, что все вокруг словно завороженные становились. Сидят, молчат, только слушают, слушают… Он потом в Испанию уехал. А блюз я уж с того времени не играю. Почти…
– Ты говоришь, у него были толстые пальцы? – переспросил Глеб удивленно.
– Ну да, вот как у меня, – Аксентий поднял кисти рук, продемонстрировав свои крепкие пальцы.
– Как же, – сказал Глеб, – а я думал, что у музыкантов пальцы должны быть тонкие и длинные… Музыкальные, в общем.
Аксентий хмыкнул:
– Да не обязательно. Толстые тоже ничего, удар по струне получается плотнее. Вон у испанского гитариста, который классическую музыку играл, у Андреса Сеговии, пальцы были как сардельки. И ничего… Я его в записях слышал и скажу – очень здорово у него получалось!…А, кстати, Джонсон этот не только «Блюз перекрестка» сочинил. А и еще одну знаменитую песню…
– Какую? – спросил Глеб из вежливости.
– Про то, как за ним охотится гончая самого сатаны. Называется как-то …хэллхаунд что ли3.
Глеба как током ударило. Лицо Аксентия, чернобородое, широкое, показалось ему очень похожим на кого-то… Но на кого? Хэллхаунд! Лиор? Нет, это не он…
Глебу показалось, что за спиной Аксентия в воздухе на мгновение соткалось лицо человека, показавшееся ему знакомым. Это… это тот, потерявший себя! Глеб вскочил на ноги, его всего затрясло, и он уже готов был броситься в лес и спрятаться от наваждения, но очень быстро опомнился, поняв, что вечерний свет сыграл с ним шутку. Он снова уселся на место и успокоился, а Аксентий сказал:
– Что, испугался? Да не боись… Не догонят тебя. Быстро ходишь… – и, бросив окурок в костер, сказал: – А гитару ты все одно не умеешь настраивать… Не так нужно.
– А как? – спросил Глеб, сжимая и разжимая кулаки, чтобы успокоить трясущиеся после всплеска эмоций пальцы.