Гибель Петрограда (Фантастика Серебряного века. Том XII)
Окаменев на месте, госпожа и служанка молча смотрели на это зрелище. Наконец, напряженное состояние г-жи Левенборг разрешилось потоком слез. Она плакала и благодарила Бога.
Когда разбудили Эльзу, она сначала готова была счесть все происшедшее сном, так велики были ее изумление и радость. В эту ночь в замке не ложились. Три женщины просидели до рассвета, считая деньги и укладывая их в кованую шкатулку. Всего было найдено около двухсот тысяч франков французской монетой.
После бурной ночи утро занималось ясное и безоблачное; море, еще сохранившее зеленоватый оттенок, ласково плескалось в берега, и в шуме его Эльзе чудилась дивная песня счастья и любви.
Свадьба состоялась через неделю, и вскоре молодые уехали в Россию. Г-жа Левенборг осталась в старом доме, устройством которого она занялась с нежной заботливостью, ожидая к себе на лето дорогих гостей. По просьбе жены Зарницын перешел на службу в морское министерство, чтобы иметь возможность проводить с семьей часть года в Левенборге.
Найденное богатство долго служило предметом нескончаемых толков среди горожан и источником отчаяния для Нильса Якобсена. Впрочем, он нашел некоторое утешение в женитьбе на кривобокой и болезненной барышне дворянского рода, принесшей ему в приданое свой герб и обремененное долгами имение.
Кажется, более нечего прибавить о судьбе действующих лиц этого правдивого рассказа, который я передаю здесь в том же виде, в каком мне случилось слышать его от старожилов X. в одну из моих поездок на север Финляндии.
Павел Белецкий
ДАР СУДЬБЫ
В каком-то, почти бессознательном, состоянии оставил я тогда редакторский кабинет и вышел на Невский. Последняя надежда, которой жил я со времени окончания повести — рухнула и погребла под собой мою волю, силы… Что до того, что она даст мне потом, когда я ничего не имею теперь, когда мне нечем жить и нельзя ждать?!.. Буквально нечем и нельзя! Я нищий, невзирая на свое положение: голодный нищий, до которого сейчас никому нет никакого дела, по крайней мере, больше нет. Я был подавлен, разбит, уничтожен…
Когда я вступил на панель и кругом меня охватила живая человеческая волна, то вдруг почувствовал себя как бы отставленным от жизни, от мира, или жизнь и мир навсегда уже отставлены от меня. Все окружающее казалось мне каким-то странно чужим. В душе была холодная, давящая пустота, а в сердце ноющая боль незаслуженной обиды, и малость к самому себе, — глубокая жалость, как к беспомощному, лишнему и несчастному.