Отцом Криспина был лорд Тревельян — за ним хоть и числилось место в Совете Лордов, но Город он не жаловал и не появлялся там без особой надобности. Каждый Квартальный день управляющий Тревельянов приносил матери Ричарда деньги, которые ее семья посылала из города ей на содержание. Часть суммы тут же перенаправлялась обратно, ассигнованная на книги по естественной истории, которые леди Тревельян должна была привезти из города в следующий раз, как отправится туда за покупками. Леди Тревельян любила модные туалеты и театр. В Городе она бывала каждый год. Конечно, она не покупала книги самолично и, вероятно, охотно позабыла бы о них вообще, но муж строго наказывал ей позаботиться о них так же, как и обо всем прочем, в чем нуждалось поместье.
Важно, однако, было то, что деньги приходили, и приходили регулярно. Без них, говорила его мать, им бы пришлось поселиться в каком-нибудь погребе, к тому же, не слишком уютном.
— Почему мы не можем просто жить с твоей семьей? — спрашивал Ричард.
— У них слишком маленький дом.
— Ты говорила, что там семнадцать комнат.
— Семнадцать комнат, но нечем дышать. И негде резать летучих мышей.
— Мама, когда ты разберешься, как летают летучие мыши, ты напишешь книгу?
— Может быть. Но я думаю, куда интереснее было бы узнать, как дышат лягушки, тебе не кажется?
Так что, когда появлялись деньги, она всегда тщательно их пересчитывала и прятала в особый тайник — толстый том под названием «Жабы и их рефлексы». Картинки с жабами в нем остались на месте, а вот в рефлексах была прорезана полость, чтобы устроить схронку для монет.
Старый мечник исчез вскоре после очередного Квартального дня. Октавия Сент-Вир встревоженно перечла содержимое тайника, но все монеты оказались на месте.
Когда старик пришел в следующий раз, а потом опять собрался уходить, она сама дала ему несколько монет. Стояло дивное лето — поэтичное лето белых роз и зелено-золотистых нив, наливных румяных яблок на ветвях на фоне неба такой синевы, что оно казалось почти сказочным. Ричард обнаружил, что помнит большую часть уроков старика еще с той поры, как был совсем мальчишкой, а тот был так этим доволен, что в охотку показал ему не один и не два новых способа заставить воображаемый клинок танцевать в руке — «Он должен срастись с ней, парень!» — и будто отдельно от нее, перехитрить чужой меч и не сделаться мишенью.
Криспин изнывал от скуки, а потом начинал злиться.
— Тебе бы только фехтовать целыми днями.
— Это здорово, — отвечал Ричард, ударяя по стволу дуба деревянным мечом, достаточно крепким, чтобы не сломаться.
— Ничего подобного. Всё одно и то же, из раза в раз.
— Ничего подобного. — Ричард представил перед собой противника покрупнее и изменил угол удара. — Ну, давай, Криспин, я тебе покажу, как обезоружить любого на три счета.
— Нет! — Криспин пнул дуб. Ему хватало ума не пинать Ричарда, когда тот вооружен. — Ты зачем лупишь по этому дереву? — поддразнил он. — Хочешь его убить?
— Нет. — Ричард продолжал свои выпады.
— Ты хочешь его убить, потому что боишься на него взобраться.
— Вовсе нет.
— Докажи.
Так он и поступил.
— В поле черная кобыла, — сообщил Криспин, упрямо докарабкавшись до той самой ветки, где сидел Ричард.
— Скаковая?
— Ага.
— Давно?
— Кто ее знает.
— Сможем поймать?