— И, верно, никогда не будет. — Ансельм произнес это совсем тихо, только для себя.
— Никогда.
Кровь отлила от лица Герцога, и он откинулся на подушки, призывавшие его обратно в этот новый для него мир, где краткие мгновения силы сменялись нескончаемой слабостью.
*****
Всё еще блистая пышным убранством, в легком флере хмельного вина и шумного празднества, жена Герцога воротилась к нему, чтобы узнать, уснул ли он или поджидает ее в темноте.
С огромной кровати прошелестел тихий голос:
— Ты пахнешь кутежом.
Она разожгла огонь, явившись ему во всем великолепии. Цветы у нее за корсажем лишь слегка поблекли. Позабыв о царапающих кожу кружевах и бремени золотых украшений, она устроилась подле него на кровати.
— Ох, до чего хорошо, мне больше не нужно выставлять себя напоказ. — Она вздохнула, когда он принялся неторопливо расшнуровывать ее корсет. — Я представила… — Она запнулась, но, решившись не бояться его, робко продолжила: — Я сказала себе, что это твои руки поддерживают мне спину перед всеми этими людьми.
Он глухо рассмеялся.
— Они обошлись с тобой жестоко?
— Нет, но они глазели! Это невежливо. И говорили — о том, чего я не могла понять. Друг о друге, о тебе…
— И что же обо мне?
— Я не знаю. Не понимаю. Пустые бессмысленные слова, которые скрывают больше, чем говорят. Что ты, должно быть, вернулся в чужой город, где уже нет старых друзей.
— Правда, всё правда. Надеюсь, тебе было не слишком скучно.
Она ущипнула его за плечо.
— Сейчас ты говоришь, как они! Нет, мне не было скучно. Мне даже сделали комплимент. Увешанный бриллиантами старик с гнилыми зубами сказал, что я очень выигрываю в сравнении с твоей первой женой. У него совсем скверный цвет лица… я думаю, печень, — поторопилась добавить она, заговорив о том, о чём намеревалась промолчать.
— Да, — отрешенно согласился ее муж. — Им легче простить мне чужестранку, чем актрису. А может, я, в конце концов, удостоился их жалости взамен порицания, ибо никому из них не хотелось бы оказаться сейчас на моем месте. Быть может, причина в этом.
Его раздумья сменились несвязным рассказом, более сбивчивым, чем ему хотелось, — историей давней обиды и отмщения. Отвергнутый любовник, прилюдно освистанная первая жена Герцога, гнев юноши и отповедь звонких монет и холодной стали. Кровь и червоточина в душе, и шрамы, скрывшие гноящуюся рану.
Это были не те рассказы, которые она слышала прежде, на солнечном острове, где они обвенчались среди жужжания пчел и поросших тимьяном лугов. В них не было ни слова о человеке, которого она знала.
Лежа рядом с ним в темноте, кожей ощущая жар его худого, палимого лихорадкой тела, она впервые спрашивала себя, правы ли они были, вернувшись сюда, в его прошлое.
Его рука безотчетно двинулась к ее лопатке, ладонь обхватила выступающую кость, будто грудь. Ее тело вспыхнуло воспоминанием. В этот миг она снова желала его, мечтая вернуть своего пылкого любовника. Но у нее не было иллюзий: ей был известен его недуг и она знала ход болезни; она заставила сердце смириться с тем, что это осталось для них в прошлом. Всё, что могло случиться меж их телами, уже случилось, и теперь росло у нее во чреве. В будущем это станет ей утешением, но не теперь, еще не теперь.
— Люди не забывают, — вдруг произнес он.
А она думала, он уснул, его дыхание было таким тихим.
— Тебя, — сказала она нежно. — Они не забывают тебя.
— Не меня. Себя самих. Они замечали меня лишь постольку, поскольку я бередил то, что осталось от их душ. Помни об этом. — Он стиснул ее пальцы — настойчиво, бесцеремонно. — И не доверяй никому из моего прошлого. У них нет причин любить меня.
— Я люблю тебя.
Немного позже он вздохнул во сне и, обнимая ее, произнес имя своей первой жены. Она почувствовала, как ее сердце скрутилось в жгут и перевернулось подле ребенка, которого она носила, ибо боль и любовь заполняли ее почти до краев, оставляя пустым лишь крохотное пространство.
*****
Лекари пускали ему кровь, надеясь сделать себе на том имя и состояние.