- Какой верный! – удивился санитар. - Брысь! – он попытался отбросить меня в сторону, но я отмахнулся от его руки. Брызнула кровь, санитар вскрикнул от боли, зажимая раненую кисть.
- Девочки, заберите своего дикого кота, а то позову охранника, и посадим его в клетку, или пристрелим! – закричал врач.
- Кис – кис, - позвала меня Лена. – Иди ко мне, мой хороший, а то злые дяди тебя обидят... – Лена подошла, взяла меня за руку и отвела к своей кровати. Я улёгся на неё, и расплакался. Девочки гладили меня, успокаивая.
- Вот ведь! – удивился раненый санитар, - Животное, а так переживает!
- Сам ты животное! – возмутилась баба Нюра, - Совсем уже озверели тут! Не плачь, мой хороший, уже ничего не исправишь, - утешала меня бабушка. Я наплакался и уснул.
Недолго я прожил у девочек, скоро меня перевели в малышовое отделение, играть с маленькими детками. Детки меня очень любили, я помогал строить им пирамидки, играл в их незамысловатые игры. Они терзали меня, правда, хватаясь за всё, за что могли схватить своими маленькими, но цепкими ручонками, мне приходилось терпеть, малыши всё-таки, неразумные. То есть, совсем неразумные, как котята или щенята. У некоторых были огромные головы, у других плохо двигались ручки или ножки, но со мной им становилось лучше, дети оживлялись, глазки и личики принимали осмысленное выражение, с ними и я стал оживать, забывая свою утерянную навсегда первую любовь. Вернее, не забывая, а загоняя боль глубоко внутрь.
Наверное, я так и остался бы в этой психиатрической клинике, если бы к нам в игровую комнату не зашла одна посетительница. Я не обратил на неё внимания: к нам нередко заходили женщины, смотрели на наши игры, некоторые плакали, и, наплакавшись, уходили.
Эта женщина зашла, посмотрела на нас, послушала наш смех, и сказала:
- Я забираю этого мальчика! – я даже не понял, что она имела в виду меня.
- Но это невозможно! – пытались объяснить ей медсёстры.
- Почему? – удивилась женщина.
- На нём держится всё детское отделение!
- У меня тоже дома маленькие дети! – повысила голос женщина.
- Но здесь психиатрическая лечебница! – возмутились медсёстры, - Здесь не совсем нормальные дети! Им нужен этот мальчик! Просто необходим!
- Если вы думаете, что дома у меня нормальные дети, так вы ошибаетесь! – усмехнулась женщина. - Думаете, я просто так пришла в ваш дурдом? Мне посоветовали, и я забираю этого мальчика! Кстати, как его зовут, и сколько ему лет? – сёстры не знали, что ответить женщине.
- Сейчас, узнаем, - одна из них убежала, посетительница подошла ко мне, я улыбнулся ей, как меня учили.
- Мальчик, как тебя звать? – я опять улыбнулся.
- Он не разговаривает, - вздохнула медсестра.
- Почему? Он глухонемой?
- Нет, мальчик хорошо слышит, очень умный и добрый, только не разговаривает, иногда мяукает.
- Мяукает? – удивилась женщина и обратилась ко мне: - Ты можешь сказать «мама»? – я кивнул, улыбнувшись.
- Ну, так скажи.
- Мяу! мау... ма-ма, - еле выговорил я.
- Вот умница! – обрадовалась женщина. – Я теперь твоя мама! Запомнил? – я кивнул и снова попробовал слово на языке:
- Ма-ма!
- Вот видите! – с торжеством сказала женщина. – А вы говорили!
- Тут все рады найти маму, - неосторожно сказала медсестра, и женщина преисполнилась решимости забрать меня себе.
Тут пришла медсестра, с главврачом. Я узнал, что мне, примерно, десять лет, подобрали меня на свалке, полузадохщегося, с полиэтиленовым мешком на голове, потому что нюхал клей, лечили в психбольнице от токсикомании.