Колдовской цветок (Фантастика Серебряного века. Том IX)

Плюнул парнишка, да и пошел из лесу. Шел, шел… Вышел. Глядит, — село перед ним, все, как есть, огнем залито. Народу — тьма тьмущая. Коней, телег… такой грохот, что не приведи и Господь!

Увидал парнишку народ, обступил, зачал расспрашивать:

— Кто, мол, такой? Чей? Откуда?

Сказал парнишка, — смеются.

— Да ты, мол, врешь, парень!

— Ну, врешь… Стану я врать! Говорю: тютицкой, стало, оно и так!

— Да ты знаешь ли, куда ты попал?

— А куды?

— В Петров град.

— Ну?!

Сомлел парнишка. Петров-от град от них, от Тютицы, без малого, в ста верстах. Статочное ли дело, чтобы этакому парнишке в день, да сто верст сделать? И потом, ходючи по лесу, ни единой дороги не пересечь, ни на единую деревню не наткнуться? По нашим местам таких стоверстных сплошняков и слыхом не слыхано.

— Ну, — говорит парнишка, — прости, народ честной; не иначе, как я на дурной след наткнулся, за им (лесовиком, значит) следом шел!

Так ему и поверили! Питерцы народ дошлый: Питер бока повытер; забрали парнишку, да и отправили в часть.

А оттуда — домой. Этапом.

Истопила тёта Палагея байню, набросала камней раскаленных в кадушку, вымыла пол: готова байня!

Первым пошел дядя Никифор с Ванькой. Вымались. Справилась тёта Палагея, ан — сосед в двери.

— Нельзя ли, мол, и нам вашей баинкой попользоваться?

— Отчего нельзя? Можно.

Пошел сосед. Вымался. Черед — тёты Палагеи.

Пошла тёта Палагея. Идет, крестится; соседа на чем свет костит:

— Тоже, мол, лаком на дармовщинку-то. И как я теперь вымоюсь, по третъему-то зною?!

А в народе бают: первый зной — большаку с сыном, второй зной — хозяйке с дочкой, а третий — ему. Тоже, и Карасиха-баба; кто ее спортил? Была баба — всем бабам баба, а теперь — и взглянуть не на что: щепь щепью!

Пришла тёта Палагея в байню, разделась, моется, а у самой сердце ходуном ходит.

— Пронеси, мол, Никола Милостивец; долго ли до греха-то? Деревня — звона где: на горе, а байня… только и слова, что байня! Встанешь, — в потолок лбом упрешься, сядешь — всю байню займешь. И — темь: глаза выколи!

И чудится тёты Палагеи, что лезет к ней кто-то черный, лохматый, из-под полка.

— Кто там? — кричит тёта Палагея.

Молчит.

— Кто там?.. Говори! — кипятком ошпарю!..

А он как рявкнет, да — на нее!..

Долго ждал бабу дядя Никифор: нейдет!

Пошел в байню, открыл дверь, глядит: лежит тёта Палагея синяя-пресиняя, глаза навыкат, язык черный, в кровь искусан.

— Угорела, — говорит фершал, — баба…

— Угорела… Сам, мотри, не угори! Ни при чем он тут, угар-то. За чем бабонька пошла, то и нашла. Кто по третьему зною один в байню ходит, того, беспременно, нечистая сила задавит. Потому: первый зной — большаку с сыном, второй зной — хозяйке с дочкой, а третий — ему!

…Лежит то нечистое место в лесу, на дороге меж нашей деревней и Нетовской фабрикой. Мужика там прирезали. Платана Михайлова.

На том мест, где порешили с им, крест поставлен и кажную ночь приходят к тому кресту два попа в черных ризах, поют и кадилом машут. А видел тех попов я, дядя Ипат.

Так, парень, и отметь в книжечке.

Загуляли дядя Стяпан с дядей Ипатом в Нетове, у лавошника, Сергей Арефьича, на именинах: до самой, до глубокой полуночи.

Вышли вместях, но на полудороге потерял дядя Ипат дядю Стяпана. То ли вперед ушел дядя Стяпан, то ли позади остался, — кто его знает? Нет дяди Стяпана, и вся недолга!

Пошел дядя Ипат один. Идет, шатается, во весь голос песни поет. Дошел до поворота, повернул, глядь…

— Чур меня, нечистая сила! — Горит на Михайловом кресте свечка, два попа стоят в черных рясах, поют и кадилом машут.

Подошел дядя Ипат поближе, слушает, — поют попы панихиду:

— Упокой, — поют, — Господи, душу раба Твоего, дяди Стяпана!

Свету невзвидел дядя Ипат. Лесом, напрямик, безо всякой дороги, проваливаясь в канавы да ямы, натыкаясь на стволы да изгороди, лётом полетел в деревню. Только и очнулся, как свою избу завидел. Ввалился в сени да и заснул богатырским сном.

Утром встал, — к дяде Стяпану:

— Вертался ли?

— Не, — говорят, — не вертался.

Сбили народ, пошли по нетовской дороге, собак взяли…

И на полуверсте от фабрики, в глыбокой придорожной канаве, нашли труп захлебнувшегося дяди Стяпана.

…Шел я из Намастырьков. Под Илью дело было…