Папа почти не изменился; как Женя ни глядела, ничего не указывало, чтобы он без них с мамой хоть немного страдал. И комната не изменилась, разве что покрывал все поверхности толстый слой пыли. Женю усадили на диван и будто забыли о ней. Общий разговор продолжался. “Но ведь надо быть совсем слепыми и глухими, чтобы этого не видеть! – гремел папин баритон. – В этом беда современного общества – слепота и глухота!” Женя оглядывалась по сторонам – ее не оставляло ощущение, что чего-то не хватало. Наконец, она поняла – темно-вишневые, коричневые, золотистые корешки книг исчезли. Полки зияли пустотами, как рот старика – провалами выпавших зубов.
- Пап, а где те книги... с гравюрами? – пересохшим от волнения голосом спросила Женя. Папа замолчал на полуслове и уставился на нее.
- А за это, Женечка, скажи спасибо своей маме, – подняв брови (темные и прямые, такие же, как у самой Жени. У мамы брови гораздо светлее), ответил папа. – Мне пришлось продать книги, чтобы оплатить долг по квартплате за ее квартиру, который она стребовала с меня по суду.
- За нашу квартиру, – тихонько ответила Женя. Но ее тихий голос потонул в общем разговоре, и папа ее попросту не услышал. И точно так же никто не заметил, когда она тихонько выскользнула в прихожую, накинула куртку, бегом сбежала по ступенькам и выскочила на завывающую ветром улицу.
...- не желал жить “как все”, а желал жить как он. Быть личностью, – реальность вернулась голосом дяди. – А ты растишь из нее не личность, а типичную современную девицу – маникюр, шмотки и наушники в ушах. Впрочем, я умываю руки. Слава богу, она не моя дочь.
- Слава богу, – пробормотала Женя, но так тихо, что дядя ее не услышал. Дверь хлопнула – дядя ушел.
- Ты сегодня позже, да? – Женя отрезала кусок булки, намазала маслом, положила сверху ломтик сыра и протянула маме. Та кивнула, отрешенно откусила от бутерброда и запила кофе.
- Мам, давай его выгоним? – вдруг брякнула Женя. – Он ведь даже на сигареты у тебя стреляет, думаешь, я не вижу?
- Родственники должны помогать друг другу, – неубежденно сказала мама.
- Друг другу! – воскликнула Женя. – Именно что друг другу, а не в одну сторону! Он ведь вроде за мной должен смотреть, а я просто от рук отбиваюсь.
- Тролль ты, Женька, как у вас говорят.
- И откуда ты, мам, знаешь такие слова? – Женя сердито откусила бублик, прожевала, запила большим глотком кофе. И вдруг вскочила с горящими глазами и заговорила так быстро, что едва не подавилась: – О, давай я скажу кое-кому, пусть его отпиздят как следует... Чтоб знал!
- Евгения, что за слова? – мама отставила кофе. – И что это за компания у тебя, которая способна...? Это вот тот мальчик, внук Дарьи Александровны?
- Пат? Ой, с его бабушкой тут такое... – быстро сказала Женя, кляня себя за несдержанность. Женя знала, что на маму иногда накатывала вина за то, что вот так вот все у них, безалаберно. И тогда она начинала говорить такие вот строгие и правильные вещи. Но к счастью, мама сразу бросилась задавать вопросы – очень конкретные вопросы: как помочь, не надо ли чего, не надо ли позвонить в область, у нее там есть знакомые в управлении здравоохранения.
В этом вся мама – никаких сантиментов, только конкретика. Не ахать и охать, а помочь. За это многие считают ее черствой.
- Ты приглашай его к нам, – вставая, сказала мама. – Он ведь один сейчас, нелегко парню. И... бери там в холодильнике, что есть. Мальчишки народ прожорливый.
- Спасибо, – Женя подошла к уже собравшейся, надевшей привычную рабочую строгость маме и потерлась носом о ее плечо. – Клеопатра Викентьевна, я вас люблю?
Мама рассмеялась и взлохматила ее курчавые – в отца, снова подумалось Жене, – волосы.
Когда захлопнулась дверь и простучали по мощеной дорожке мамины каблуки, Женя схватила свой рюкзак и кинулась сперва к холодильнику, а потом – в дядину комнату. Тут уж следовало быть осторожной – она вытащила самую нижнюю в ящике футболку, которую дядя надевал очень давно и не особенно любил, потом отыскала старые летние брюки – если окажутся коротки, можно подрезать или подвернуть, выйдут бриджи. С обувью сложнее – сандалии у дяди только одни, и, показалось Жене, они будут маловаты. Она отыскала старые резиновые вьетнамки – пока так, а там придумаем что-нибудь. Босиком тут не походишь, стекол полно.
Алекс ушел. Растворился в жарком мареве пустой улицы. А Пату в дом не хотелось идти. Он бросился ничком на траву под яблоней, потом перевернулся на спину и заложил за голову руки. Бабушка поправится, сказал он. Обязательно поправится. Раз сегодня произошло такое чудо – значит, по-другому и быть не может.
Он не знал, сколько пролежал на траве, очнулся только от шагов на дорожке.
- Ты чего? – раздался Женькин голос. – Пат!..