Свейн увидел дружинников приехавших на пир чужеземных ярлов, их диковинные шапки, блестящие черные глаза, услышал гортанный говор.
- Это ярл Урра с берегов Атиля, из Хамлидгарда. Так глазами и стреляет, - прошептал Эгиль, который был не только отменным скальдом, но и знал больше языков, чем было пальцев на руках, и оттого становился во всех походах толмачем.
Красивый стройный черноусый молодец и впрямь устремлял горячий взор темных глаз куда-то в высоту рубленого дома с маленькими узкими окошками.
- Конунгову дочь высматривает. Они тут все за ней как коршуны следят, - продолжал шептать Эгиль. - Сиртово богатство покою не дает, да и девица, говорят, хороша как сама Идунн. Думаю, на свадебном пиру мира и покоя будет несколько менее, нежели хотелось бы Сирту-конунгу.
Свейн тоже успел заметить, как неприязненно смотрели чужеземные ярлы друг на друга и, напротив, с надеждой - на окна высокого обиталища прекрасной княжны. Только один, молодой, с курчавой темно-русой бородкой и веселыми светло-карими глазами, румяный и пригожий, был спокоен. Чем и вызывал вдвое больший гнев остальных.
- А вот и Арслан. Ярл ясов и жених прекрасной Ойны, - напоследок сказал Эгиль.
***
Вечером явился отрок из дружины Сирта-конунга и сказал, что гостей из Северной земли просят не побрезговать княжеским пиром. Торир ответил благодарностью и оставшееся время принялся в последний раз пересматривать то, что викинги привезли конунгу в дар.
- Тролли бы побрали тебя, Эгиль, - ворчал хёвдинг. – Ты так спешил промочить горло, что мы забыли на судне часть даров. Молись теперь, кому хочешь, чтобы бьярмы все не разворовали!
- Я помолюсь Локи, - примирительно отвечал Эгиль. Кивнул Свейну: - Пойдем-ка, поможешь принести.
Свейну не слишком хотелось идти к пристани, но возражать Эгилю он не стал – уже то, что его, безбородого юнца, пригласили на княжеский пир вместо со старшими хирдсманами, было почетно.
Почти стемнело, белесая северная ночь была промозглой, и лес вокруг бьярмского града казался шевелящимися в тумане руками огромного зловещего существа. Эгиль шел по тропинке как медведь, ступал грузно, сразу на всю стопу, хозяйски топча сухие веточки и сосновые иглы.
Тропинка вильнула под горку и пошла петлять по кочкам. Свейн не помнил, чтобы они шли в град по болотцу, но тропинка была одна, а Эгиль шел уверенно. Стояла странная тишина, даже звуки шагов глушились туманом, который полз промеж болотных кочек. Не шевелилась ни единая веточка на ставших совсем тощими и корявыми соснах, которые жалко топорщились на пагорбах. Свейн приготовился было сказать, что они, верно, как-то свернули в другую сторону и что надо бы поворачивать назад, как вдруг сосны и кочки словно раздвинулись, и оба викинга оказались в ложке. Низинка вся была укрыта туманом, только здесь он был не так густ, как на болоте и отливал синевой при свете едва пробивающегося сквозь облака месяца. Затылок стало ломить, а все тело словно сковала усталость. Хотелось прилечь вот прямо тут, на сочной сырой траве, серебряной от месяца, и пусть укроет этот сладковатый туман, завесит очи, заползет в мысли и уляжется там так же хозяйски, как лежит в этом ложке.
- Нельзя! – Свейн почувствовал, как его тянут вверх. Эгиль словно клещами вцепился в его руку, и Свейн понял, что уже ложился на землю и почти засыпал. – Нельзя спать, малый! Идем! Надо идти, это, видать, здешние тролли нас водят. Идем-идем!
- Никак, заблукали, молодцы? – раздался женский голос. Туман будто расступился, пропуская маленькую старушонку в белом длинном платье. Седые волосы ее были заплетены в две косы и лежали на плечах. – Пойдемте-ка, корабль ваш тут, рядом. Вот и тропиночка к нему.
Как завороженные, оба викинга двинулись вслед за старушкой. Стало холодно, будто кто вдруг подул студеным, так что прихватило морозцем верхушки травок и тонкие сосновые иглы.
- Пойдемте, вас, небось, давненько дожидаются, - бормотала старушонка, то и дело оборачиваясь. Свейн силился не закрывать глаза и смотреть на землю, а не на блазнившую впереди них белую фигурку. Он чувствовал, что сердце его превращается в холодный комок, и едва передвигал ноги, бредя вслед за Эгилем. Они прошли ложок до половины, когда месяц вдруг вынырнул из-за облаков и сноп его света, неправдоподобно яркого, упал на полускрытую туманом тропинку. Свейн, которого этот лунный свет ожог как удар хлыста, встрепенулся. Прежде, чем тучи, будто спохватившись, снова почти скрыли месяц, юноша успел заметить блеснувшее болотное оконце у самых ног Эгиля. Он вскрикнул и дернул товарища назад. Эгиль успел вступить в оконце только одной ногой, которая сразу ушла вниз. Он потерял равновесие и тяжело завалился на спину, увлекая за собой Свейна.