Лискин этот действительно был похож на старого облезлого лиса, даже не на лиса, а на драного дворового кобеля, из тех, что любят побрехать, но «жидки на расправу». Данила неприязненно оглядел мятую спину в горчичном пиджаке, мешковатые брюки, тощую шею и неопределенного цвета волосы, давно не видавшие забот парикмахера. Лискин постоянно двигался: голова кивала, ноги переминались, плечи дергались. А руки его, вообще, непрерывно что-то вертели, ощупывали, дергали, перекладывали с места на место, открывали и закрывали.
При этом Лискин противно дребезжал:
- И все-то мы про тебя, мил человек, знаем. И про жизнь твою непутевую и про увлечения твои сомнительные. – Лис ломался, подражая кондовому цыганскому надрыву. И про то, яхонтовый, что придут за тобой утречком, придут, сердешный! Ой вижу, вижу, подписывают ордерок-то, подписывают, недрогнувшей рукой! Бежать тебе надо, золотенький!
Данила уже ненавидел этого паяца.
- Действительно, Данила Алексеевич, поедем – времени в обрез! – прогудел Илья. Лицо его застыло, как будто он к чему-то прислушивался.
- Я никуда не пойду и не поеду!
Данька начал психовать не на шутку. А когда он психовал, он становился похожим на загнанную в угол крысу: панически-отважным.
- Скажите-ка, мистер Водорезов, – снова проблеяла мятая спина, – а где Вы были с шести часов пятого до…, – Лискин задрал рукав, глядя на часы. – До четырех семнадцати седьмого сего месяца?
- Не гоните вихрей, уважаемый! – задиристо ответил Данька. – Какое седьмое?! И вообще, могу я, наконец, узнать, что вы делаете в моем доме в четыре часа утра, как Вы любезно заметили?
Лискин многозначительно переглянулся с Давыдовым.
- Видишь ли, в чем дело, Данила Алексеевич, сегодня действительно седьмое февраля…, – прогудел Илья.
Данька замотал головой, выражая абсолютное несогласие.
- Вы что-то попутали, уважаемые, если бы сегодня было утро седьмого, то это значило бы, что я проспал целые сутки!
Гости снова переглянулись. Лискин развернулся лицом и, прищурив один глаз, сказал:
- Спали вы, мистер Водорезов, или нет, а только на работе Вас вчера не было. Хотите проверить – позвоните своему заведующему, доктору Шамникову Валерию Сергеевичу. Уж он-то Вас обыскался!
Данька неуверенно ухмыльнулся:
- Да этого просто не может быть! Как я мог так долго спать? – он снова потерял почву под ногами и по хребту его бежал неприятный холодок.
- Вот мы и хотели бы у Вас узнать, где это вы шатались с вашим другом Пламенем и гражданином Мексики господином Манчаресом? Куда он вас водил, что говорил и что делал?
- Я совершенно ничего такого не помню, я спал! – Данька, снова начинал дрожать. – Если что действительно и было, – он вдруг припомнил горько-кислый вкус пейотля и совсем обмер, – то почему вы у самого Манчареса не спросите?
Лискин оскалился во весь рот, обнажая множество мелких и острых, как у щуки, зубов. Данька непроизвольно отметил, что глаза у него разной формы.
Когда Лискин улыбнулся, правый глаз его сощурился, скрывшись в мелких складочках, левый же едва прикрылся светлыми ресницами. «Парез лицевого нерва» – машинально отметил Данила, продолжая бороться с подступающей паникой. По спине его сбежала капля холодного пота.
- Ага, мы бы спросили, не сомневайтесь, да только господин Манчарес в ближайшее время едва научится говорить «ма-ма» и «пи-пи»! – Лискин неожиданно громко захохотал, подавился и закашлял в кулак.
Данила испуганно воззрился на Давыдова. Илья поморщился и сказал:
- После вашей встречи, гражданин Мексики Диего-Антонио Манчарес находится в глубокой амнезии. Из его сознания полностью исчезли последние сорок восемь лет.
Данька расширил глаза, веря, и не веря в услышанное. Илья продолжал, серьезно глядя Даниле в глаза:
- Шестого числа в три часа дня он был найден у себя в номере в совершенно беспомощном состоянии. Он теперь не то, что не говорит, но даже и ходит под себя. Его психическое развитие находится на уровне шестимесячного ребенка. Грубо говоря, ему полностью стерли память.