— Вы удачно прибыли, — глухо произнес остроухий. — Случайно, но удачно. Спасибо.
— Я буду рядом с тобой, — пообещал Тинхарт. — До конца.
Витоль невесело улыбнулась:
— И я. Мы тебя ни за что не бросим.
— Спасибо, — повторил эльфийский король. И, поднявшись, добавил: — К сожалению, сейчас я не в силах принять вас по всем правилам. Меня ожидают подданные. И…
— Мы понимаем. Веди.
Альтвиг вздохнул и сделался замыкающим печальной процессии. На него не обращали внимания, что было непривычно, но приятно.
Они миновали несколько залов, коридоров и лестничных пролетов. Ильтаэрноатиэль шел, будто в полусне: медленно, неуверенно, почти полностью сомкнув веки. Тинхарт держался справа от него. Инквизитору подумалось, что он надеется уберечь остроухого от падения, если тот — упаси Боги — споткнется.
Во внутреннем дворе замка собралось немало народу. В основном эльфы, но были и люди, и стаглы, и даже инфисты. Три крылатых фигуры замерли под березой, и Альтвиг принял бы их за скульптурное произведение, если бы одна не пошевелила острыми коготками. Общее внимание сосредоточилось на постаменте, где среди ровных вязанок хвороста лежало мертвое тело.
Дочь эльфийского короля походила на отца всем, кроме формы губ: тонких бескровных — у него и пухлых чувственных — у нее. После смерти девушку нарядили в белоснежное платье, а волосы заплели в косы, украсив красными маками. Создавалось впечатление, будто она уснула и вот-вот распахнет глаза — наверняка такие же зеленые и древние, как у Ильтаэрноатиэля.
Остроухий склонил голову и заговорил — тихо, но его каким-то чудом слышали все. Сначала — по-эльфийски, а потом на всеобщем:
— Судьба любит забирать у нас тех, кем мы дорожим больше всего на свете. Прощай, Миленэль, и пускай путь тебе укажут звезды. Ha
Часть его речи Альтвиг понял, но многие фрагменты — в том числе и последняя фраза — требовали перевода. Парень обратился за ним к Тинхарту, но тот раздраженно цыкнул и показал, что сейчас надо вести себя тихо.
Эльфийский король поднес руку к постаменту. На кончиках тонких пальцев вспыхнуло пламя — синее, как свечи покойников, и мгновенно поджегшее сухой хворост. Оно оградило мертвую девушку от посторонних взглядов, а когда исчезло, ее уже не было — только черный пепел лежал на обугленных камнях. Повинуясь желанию Ильтаэрноатиэля, этот пепел поднялся в воздух и занял место на крыльях ветра, унесших его в другие, менее опечаленные, края.
— Пойдемте. — Граф дернул инквизитора за рукав. — Церемония окончена, скоро начнутся соболезнования. Я их терпеть не могу.
— Понимаю.
Альтвиг тоже недолюбливал насквозь фальшивые слова, выражающие не уровень сочувствия, а попытку показаться хорошим. К сожалению, Тинхарт увел его недалеко — под ветви березы, где совсем недавно стояли инфисты. Инквизитор подобрал с земли черное маховое перо и спросил:
— Что значит «ha
— «Я люблю тебя», — пожал плечами Тинхарт. — Вы не знаете эльфийского, святой отец?
— Знаю, — возразил тот. — Поверхностно. А вы давно знакомы с господином Тиэлем?
— Давно. Я родился и вырос в Малахитовых Лесах. Потом меня, правда, забрала мать, и до двадцати трех лет я воспитывался в ЭнНорде. Но… — золотоволосый запнулся и почесал затылок: — В общем, там я не чувствовал себя дома.
— В Велиссии ходят слухи, что вы — сын главы дриадской долины.
— Почему сразу — слухи? — обиделся Тинхарт. — Госпожа Шеграна — это действительно моя мать. У нас с ней сложные отношения. В целом я ими доволен — она не поощряет излишнюю теплоту, но многому меня учит.
Альтвиг хмыкнул и приподнял ладонь, показывая заплаканной Витоли, что тоже ее видит. Девушка стояла рядом с Ильтаэрноатиэлем, вцепившись в его локоть и шмыгая носом. Она криво улыбнулась своим спутникам, вызвав у графа приступ тихого, мрачного, какого-то нездорового смеха.
— Ее высочество знала госпожу Миленэль? — спросил инквизитор.
— Да. И я знал. Она была хорошей девочкой.
— Девочкой?