— Танцевать передо мной — это ты называешь адреналином? Дикость какая-то.
Рыжий пожал плечами, продолжая улыбаться.
— Мне же не безразлично твое мнение. Это волнительно.
— Дурак, — сердце склонилось в горячую сторону. — Права была та медсестра из больницы. Нельзя с тобой водиться, ты можешь быть опасен. Однажды полезешь в то, о чем никогда не ведал, и тебя не станет.
Мое сердце разом заледенело. Мне показалось, что в глазах Хосока зажегся безумный огонек. Но он исчез.
— Главное, чтобы ничего не случилось с тобой, так, Юнги?
Я начал злиться. Потому что я видел, что Хосок зачем-то уцепился за мои последние слова. Только что он веселился, дурачился и вот… Теперь он был напряжен. И те мысли, что теперь обитали в его голове, никак не были связаны с танцами. Но были связаны со мной и чем-то еще. Я злился от неизвестности.
— Я тебя ненавижу, Чон Хосок, — произнес я. — Ты несешь какой-то несвязный бред. О чем ты сейчас говоришь? Со мной ничего не случится, — я прикинулся дурачком. — Потому что я сижу у тебя дома, мы будем играть в приставку и есть вредную еду, так?
Хосок не пошевелился, лишь улыбка покинула его лицо. Я нечасто видел Хосока таким. В тот момент он не грустил и не думал о чем-то отвлеченном. Его глаза были устремлены прямо на меня, полные холодной решимости. Лицо вытянулось, щеки впали. Но этот человек все еще был моим другом, он не превращался в монстра с щупальцами. Лучше бы превратился. Хосок больше не лучился счастьем. Его глаза не сияли солнечным светом. Их взгляд пронизывал меня насквозь, как рентгеновский луч.
— Я полез в опасное дело шесть лет назад, — медленно произнес он. — Да, я не до конца знаю, что делаю. Но хочу узнать. Мне нужно это. Я упрямый.
— Что за опасное дело? Ты наркоман? А, ну да, все признаки на лицо, — но моя неудачная шутка была проигнорирована.
— Ты тоже в этом опасном деле. Уже шесть лет, — Хосок болезненно нахмурил лоб.
Я обмер, но готовился защищаться и порыкивал от злости. Я нервно крикнул:
— Перестань!
Хосок опустил голову и выдохнул. Я вцепился руками в свою одежду.
— Мы оба не ведаем, что делаем.
— Да как же…
— Потому что мы совершенно не знаем друг друга.
Я совершенно вышел из себя. Тем не менее, я поднялся, направляясь к своему другу, и спокойно попросил:
— Хосок, выключи музыку.
Я знал, что парень не любит, когда я иду на него с таким озлобленным видом, нелепо покачивая плечами. Он выключил музыку и оставил руку на проигрывателе, продолжая смотреть на меня. Теперь я заметил в его взгляде что-то отчаянное и жалобное. Я положил руку на плечо Хосока, чувствуя, как он подрагивает от слабости. От болезни ли это? Хосок дернулся и окинул меня абсолютно диким взглядом.
— Что случилось?
Хосок шумно выдохнул. Он немного помолчал и выдал мне:
— Эта песня играла в нашей машине в тот день, когда разбилась моя семья.
Я положил вторую руку на на другое плечо друга.
— Зачем ты слушаешь ее?
Хосок ответил еще тише:
— Я люблю ее…
— Я не понимаю тебя.
Хосок поднял на меня глаза. Они начинали характерно блестеть. Кажется, на смену его странному состоянию пришла обычная меланхолия.
— Мне нужно поговорить об этом. Пожалуйста.
Я тогда подумал, что из-за болезни у Хосока плохое настроение, и поэтому он вспоминает о таких вещах. Нужно было просто успокоить его. Отвлечь. Такое уже случалось неоднократно, иногда и на веселого Хосока накатывала грусть.
Я притянул Хосока к себе и обнял его, потрепав по волосам.