— Я слепну! Зажгите свечу! — несколько раз уже готова была заорать. Загоняла крик вглубь горла. Удивлялась самой себе. Вцеплялась в руку мужа. Училась называть его по имени.
— Себастьян...
Как непривычно это звучало!
Рассвет обязательно настанет. Ломит, болит уставшее тело, голова лежит на груди барона — ужасно неудобной, зато щекой можно слышать биение его сердца. Наверное, ему тоже неудобно — ерзает, шевелит плечами, но упорно не разжимает сцепленных на Аделаиде рук. Не дает уснуть, будит, едва дрема коснется растревоженной головы, а ведь тьма с внутренней стороны век куда добрее тьмы в распахнутых глазах. Впрочем, Адель и сама не особенно хочет заснуть — ведь тогда быстро-быстро придет рассвет, солнышко, ясность... неизвестное будущее в доме темного мага, где сгинули уже четыре, а может, кто там знает, и гораздо больше женщин...
А пока его голос, тихий и теплый, рассказывает о первом в жизни плавании — в далекую Индию, о морской болезни и впервые увиденном вблизи шторме, против которого и магия оказалась бессильна... О том, как он, едва удерживаясь на вставшей дыбом мокрой палубе, тщетно пытался понять смысл слаженных действий моряков и выдумывал морской амулет-оберег на случай подобных передряг, для себя и для брата, вычислял — это помогало не впасть в панику... Когда он ненадолго умолкнет, начнет рассказ Адель — как, совсем ребенком, подкладывала болеющим маме и Бьянке орешки и уверяла, что они — волшебное лекарство, которое принесли феи, и почти сама в это верила... Пьяный месье Моро, образец благонравия, однажды горланил на всю деревню неприличные песенки, его жена и дочки, причитая, заламывали руки, и только младшенькая подпевала... Отец потерял вырученные за портрет деньги и очень горевал, а потом оказалось, это Бося кошелек украл! А еще шпиц разодрал папину картину и Аделаида нарисовала новую — как шпиц дерет картину, а самого шпица не рисовала — шерсти настригла и приклеила... Скучные, незначительные мелочи, бесценные теперь! Мамины розы и белая стена дома встают перед глазами, будто вьявь...
— Не спи... — шепчет барон.
Поворачивается на бок, но Аделаиду не выпускает. Гладит грудь, живот, щекочет плечо бородой. Так легко не думать о «завтра», когда все ощущения занимает «сейчас».
— Я вспомнила...
— Что?
— Вы обещали сбрить бороду. Развод...
Барон вроде как даже издал смешок, но вдруг стиснул руки так, что Адель охнула, пробормотал сквозь зубы ругательство какое-то...
— Что?
— Ничего. Спи.
— Вы же говорили не спать! Снова приступ?
— Нет. Ничего. Воспоминание.
— Расскажете?
— Когда-нибудь потом.
— А я поняла, почему вы даже свечу не захотели зажечь... — проворчала обиженная Аделаида сонно.
— Поделитесь догадками? — голос опять смягчился.
— Нет, — гордость не позволит такое ляпнуть. Зря и заговорила.
— Значит, придется пытать...
Адель всем врала, что не боится щекотки, но барону, видимо, не успела.
— А-аааа! Прекратите немедленно! Перестаньте! Пожалуйста!