— Эй! Погодите! — кричишь неосторожно и отчаянно, ради мгновений жгуче-счастливой надежды. Ради тягучей боли разочарования.
Потом приходит еще более холодная ночь. На серую акварель неба наползает гигантский черный спрут, опутывает горизонт щупальцами-облаками. Не сбежать, не спастись, лишь спрятаться за плотно закрытыми ставнями, накрепко запертыми дверями, зажечь десяток свеч, расшевелить потухающих камин. Жадно набрызгать в палитру всех красок, бросить небрежно, наотмашь через весь девственно-чистый холст неаккуратный широкий мазок — и надолго утонуть в нем взглядом. Никогда еще она так не наслаждалась цветом. Никогда еще не была так внимательна к едва уловимой разности оттенков.
Почему инквизиция не охотится на художников? Их мастерские похожи на логово колдуна. Не в каждой аптеке сыщется столько разноцветных банок, колб, флаконов и пипеток. Не каждому аптекарю под силу смешивать столь сложные, многосоставные зелья, да еще на глазок, без рецептов, не всегда даже зная зараннее, в мучительном поиске — что именно нужно. Перетираются в порошки волшебные кристаллы, ползут по маленькой комнате едкие запахи, магия рождается медленно... А, может быть, просто они, большинство людей, и не подозревают о силе цвета? Может, для них это только сигнальный знак? Красный — сьедобное яблоко, зеленый — неспелое, черный — просто темнота...
Даже работается лучше ночью. По закрытым ставням стучит дождь. Настенные часы давно отбили полночь, узорчатая стрелка медленно ползет к трем — к экватору ночи. Изголодавшиеся в серости глаза наконец вдоволь наелись яркости, руки стали теплыми, а душа перестала бояться. Пора...
Аделаида сдергивает с мольберта в центре мастерской накидку.