– Я думаю, мне стоит вернуться обратно домой, – он отдал ведро «бенгалу», тот приладил его на полку и закрыл дверь.
– Зачем?
– А зачем я здесь? Какой в этом смысл? Мне уже все равно. Я жалею, что пришел сюда, жалею, что привел сюда Билла…
Чед оглядел паренька. Тот выглядел осунувшимся, побледневшим и исхудалым. Глаза сильно покраснели, а под ними образовались темные круги.
– Нет, так не пойдет. То, что ты сейчас забиваешь хер на жизнь, – это очень хреново. Сейчас тебе нужно двигаться дальше, начать жизнь с чистого листа, как говорят. Этого бы хотел Билл.
– Билл бы хотел сейчас быть живым! – Джереми пытался закричать, но голос сорвался, и последнее слово он прохрипел.
– Не мы решаем, кому и сколько прожить, пацан. Но мы решаем, что делать, пока мы еще живы. И пока живы остальные. Нельзя хоронить себя живьем потому, что близкий тебе человек погиб, – он положил руку парню на плечо и спустя пару мгновений ее убрал.
– Но я не знаю, что делать дальше, – беспомощно сказал парнишка, и голос его дрогнул.
– Живи.
«Так просто», – подумал Джереми. Чед развернулся и направился прочь, и парень не стал его догонять. Отсюда он уже знал дорогу до своей комнаты и до комнаты Анабель. К последней он и направился.
«Живи», – говорил ему голос Чеда снова и снова. «Живи. Живи. Живи». Как виниловая пластинка, которую заело. Живи и все тут. Парнишка не мог возразить и не мог оспорить, он мог лишь осознать, что ему придется двигаться дальше. Хотя бы потому, что и убить себя он бы не сумел. Рука бы не поднялась навредить самому себе.
Когда Оукинз подошел к двери, то понял, что там уже кто-то есть. Юноша заглянул сквозь щель между дверями и напряг слух.
– И как много ты ему рас-с-сказала?
– Ровно столько, сколько нужно. Ты ожидала чего-то иного?
Анабель стояла, опершись на стол. Руки ее были скрещены на груди, а брови нахмурены. Этих двоих сюда никто не звал, и если Атрей стоял молча и не вмешивался, то наглая индианка ее уже порядком достала, и это было заметно.
– А чего я могла от тебя ожидать? Ты у нас любительница правды.
– Я хотела, но… не увидела в этом смысла. Он не сможет это изменить, его судьба предрешена. Но пока этот момент не наступил, он может быть нам полезен.
– Полезен? Нос-с-ситель эцэллона? Чем он может быть полезен? Нафотографирует тебе твоих зверушек? Не трать на него время, займис-сь стоящими вещами.
– Зачем вы двое пришли? – женщина потерла указательным пальцем переносицу, там, где чувствовалась противная боль. Эта боль очень напоминала ей Волли. Такая же слабая, но очень надоедливая и мешающая. Такая же ядовитая. – Вы не хотели присоединяться ко мне, и я не думаю, что захотите сейчас. Так с чего же вы беспокоитесь о том, как я трачу свое время?
– С-с-с тех самых пор, как передумали, – Волли широко улыбнулась, обнажая ряд ровных зубов, но глаза ее остались серьезными. – Разве не замечательно? Видишь ли, вс-се эти ужасные события… Я чувствую с-себя крысой, бегущей с тонущ-щего корабля. Ничего личного, Анабель, просто никто из нас-с не хочет умирать. И успех моего дела завис-сит от успеха твоего дела. Так что нам с Рейем придетс-ся тебе помочь. Ради общей выгоды.
– И что вы умеете? Я имею в виду кроме убийств.
– Анабель, я закончил, – распахнулась дверь, и в комнату шагнул Джереми. Он долго ждал нужного момента, чтобы зайти, и теперь не был уверен, что это было необходимо. Может, стоило продолжать подслушивать…
На него сразу уставилось три пары глаз. Одна с любопытством, вторая с его отсутствием, а третья с легким волнением. Последняя принадлежала, очевидно, Анабель.
– Так-так-так, – Волли Наг-Тхакур разглядывала его с ног до головы, пытаясь найти эцэллон, но быстро поняла, что у парня с собой его нет.
– Спасибо, Джереми. Свободен.
– Вообще-то, – он сделал шаг вперед, – я хотел поговорить с тобой. С глазу на глаз, – он смотрел то на женщину-индианку, то на мужчину, но взгляд его ничего не выражал.