Герхард хорошо помнил рассказы отца о том, как дед, не поверив забредшей виртуле и проигнорировав её предупреждение, да ещё прогнав любимицу Хранительниц, поплатился за это жизнью. Конунг сжал губы, но, понимая, что не настолько же он глуп или могущественен, чтобы противостоять Хранительницам Судьбы, согласился.
— Хорошо! Но если будешь лезть к моим дружникам…
Она не дала ему закончить: — А они тогда пусть не творят своих мерзостей! Поэтому распорядись выделить мне комнату рядом с медблоком, и я обещаю, что меня не будет видно и слышно. А зверёнышей своих предупреди, что буду наказывать, если не вразумятся.
Конунг стукнул от досады кулаком по столу, кивнул головой и уже благожелательней буркнул: — Договорились. — И отдал распоряжение, попутно подумав, что «Не будет же она здесь торчать тысячу лет. Пару месяцев потерпеть парням, и всё вернётся на круги своя…»
Ей предоставили покои, вскоре позабыв о её присутствии. И она тихой тенью скользила по коридорам. Везде, где ей хотелось.
***
Есть в психологии понятие — «скорбное бесчувствие», или депрессивная анестетика. Ярким примером этого мог служить врач домейна — Маттео-Меченный, отслуживший роду Мёллендорфов более полтораста лет. За такой срок он перевидал многое, и от невозможности принять или изменить то, что творилось вокруг, или в силу возраста ему не раз казалось, что он очерствел и чувства утрачены навсегда. Но…
Но всё перевернула эта девочка с удивительными чистыми и наивными глазами. Один только взгляд на неё, — и он потерял своё равновесие. Его зыбкая стабильность рассыпалась, а на месте обгорелых остатков прошлого «я», возникло новое, готовое к переменам и в жизни.
Теперь этот кареглазый брюнет, на вид — лет двадцати, довершал обработку ран дружника, а Айша пошла за Паолой и метрессой. Что мотивировало врача работать быстрее, чтобы, когда зеленоглазая красотка придёт к нему, им никто не мешал «попить чайку».
***
Паоле нравилось хлопотать. В такие минуты ей вспоминался дом, и как они с мамой пекли и угощали всех крутышками: нежными внутри, с сочной ягодной начинкой, под хрустящей, пропечённой корочкой. И пускай сегодня она в полном одиночестве пекла их в кук-боте гаремной, они ей явно удались. Теперь девушка раскладывала их на блюде, уже сервировав небольшой столик в приёмной медотсека красивым чайным сервизом, под шумок стащив у сластёны-Мэта порцию сладостей, припрятанных им от Олии, которая любила посидеть у него, понемногу опустошая запасы.*
Наконец, та появилась с огромным заварным чайником, который был торжественно поставлен под инфракрасную грелку, чтобы не остыл. И По активировала хотер. Они быстро приготовили и бургеры с разными начинками, учитывая, что Маттео ещё не ел, а всё время занимался раненными после «прогулки» конунга, по слухам — не очень удачной.
Пройдя в «едарий» — шуточно называемый им так кухонный отсек медблока, Мэт был приятно удивлён видом хлопочущих девушек. Он смотрел на их милую суету, и сердце его вдруг заныло при мысли «что было бы славно вот так сидеть в своём домике, в кругу Паолы и их детишек, и чтобы не было ни рабства, ни Герхарда, ни этих меток».
— Как вкусно пахнет! — Потянув воздух носом, сглотнул слюну врач. — Накормите, напоите?
— Садись, уже всё готово, — по хозяйски предложила Паола и, улыбнувшись ему, отправилась за заварным чайником, явно изготовленным торкиолами с их любовью к объемам и узорам.
— Ишь, размечтался! — Раздалось ворчание Айши. — Садись. Тебе всё равно с ней не быть. Хотя любить её долго будешь.
«Обрадовала», — разочарованно ответил ей в мыслях врач, но вслух ничего не сказал. Он сел на диван перед столиком. Паола по-свойски налила ему чай в красивую синюю с золотом чашку, положила сладость на десертное блюдечко, предложила взять бургеры самому. И он воспользовался её любезным предложением, прихватив в ответ пальцы девушки в благодарность, но её строгий взгляд немного остудил его пыл.