Элайджа предлагает ей свою кровь, но Алин лишь отмахивается, сводя брови. И с пухлых губ не срывается ни единого упрека. Наоборот, в раскосых глазах он видит лишь сожаление. И еще — вину. Будто ее хрупкость была причиной всего произошедшего. А вовсе не то, что он был чудовищем, покусившимся на невинного ангела.
Алин мягко улыбается, тянет его в спальню, обвивает тонкими руками мужскую шею, вовлекая в нежный поцелуй. И Элайджа подчиняется своей ведьме. Ласкает ее пухлые губы, гладит узкую спину, но его мысли в этот момент совсем о другом.
Сколько времени пройдет, прежде чем она поймет кто ты на самом деле? И выживет ли она после этого? Я ведь знаю тебя, Элайджа. И твои желания. Но меня нельзя убить, а вот ее…
Слова Кетрин Пирс все громче звучат в его ушах, заставляя вампира напряженно замереть.
— Все в порядке? — поднимает на него свои раскосые глаза Алин.
— Пойдем спать, — глухо отзывается Элайджа, подхватывая ее на руки, стараясь не касаться повязок на точеных бедрах.
Он осторожно опускает ее на белые простыни, укрывая пледом, и ложится рядом. Ведьма двигается к нему, прижимается всем телом, обвивает тонкими руками его шею. А вампир не может пошевелиться, потому что ему кажется, что любое его прикосновение причинит ей лишь боль. В конце концов, Алин сама кладет его руку себе на талию, и Элайджа сдается. Обнимает хрупкое, доверчиво льнущее к нему тело, гладит шелковистые волосы, слушает ровное дыхание. Очень скоро ведьма засыпает, находя успокоение в его объятьях, вампир же не смыкает глаз всю ночь.
Утром Алин ведет себя так, будто ничего не произошло, целует его на прощанье и убегает в школу, где ее с нетерпением ждут юные маги. А Элайджа долго сидит, сверля темными глазами стену. Проходит несколько часов, прежде чем он поднимается со старого дивана и выходит из маленького лесного дома.
Он сам не понимает, как оказывается возле школы Кэролайн Форбс, где в одном из распахнутых окон видит до боли знакомую тонкую фигуру, тяжелые смоляные волосы, пухлые губы. И время останавливается. Пока позади не раздается знакомый мужской голос.
— Она была бы отличной матерью.
Элайджа поворачивается, и его глаза упираются в мрачное лицо Джереми Гильберта, который не отрывает от него напряженного взгляда.
— Но она не познает этой радости с тобой.
— Чего ты хочешь? — устало выговаривает вампир, даже не пытаясь спорить.
— Я хочу, чтобы Алин была счастлива, — мгновенно отзывается Гилберт, и его голос резок и тверд, — а с тобой ее ждут лишь страдания. Твое прошлое не отпустит. Ты — чудовище, Майклсон. Как и вся ваша семейка. И в итоге это убьет ее. Она погибнет. От рук твоих врагов или друзей, брошенных тобой ревнивых женщин или твоих собственных. Может ты, конечно, и не вырвешь из ее груди сердце, но, в конце концов, ты разобьёшь его, когда наиграешься в любовь. Сколько таких, как она было в твоей тысячелетней жизни?
— Ни одной, — едва слышно отвечает Элайджа, поднимая на Джереми почерневшие от боли глаза, — я никого не любил так, как ее.
— Тогда, ты знаешь, что делать.
На Мистик Фоллс опускаются сумерки, окутывая темнотой густой лес, когда Элайджа подходит к двери маленького дома ведьмы. Он тяжело дышит, переминаясь с ноги на ногу, и никак не может найти в себе силы потянуть за тяжелую ручку.
Вампир прислушивается к звукам, доносящимся из дома, и его сердце замирает, когда до него доносится тихий голос Алин, напевающей себе под нос какую-то песенку. Она звенит бокалами, расставляя их на низком столе у камина, распахивает скрипящие дверцы старинного буфета, извлекая из его недр бутылку вина. Элайдже кажется, что он видит все это собственными глазами, и вампир почти уверен, что на ведьме сейчас лишь короткое узкое платье, которое она одевает всякий раз, когда они ужинают вдвоем в ее доме.
Майклсон переводит дыхание, стараясь успокоить эмоции, и, наконец, касается дверной ручки. Стоит ему шагнуть на порог просторной гостиной, Алин мгновенно оказывается рядом, обвивая руками его шею.
— Где ты был? — дует она свои пухлые губки, прижимаясь к Элайдже всем телом, — я ждала тебя у школы.
— Прости, — тихо говорит он, мягко отстраняясь, — у меня были дела.
Алин хмурит брови, когда он отступает от нее на шаг, отводя в сторону обнимающие его тонкие руки.
— Что-то случилось? — встревоженно спрашивает она, и ее раскосые глаза не отрываются от его мрачного лица, — ответь, Элайджа! Что-то с Хоуп?
— Нет, с ней все в порядке, — отзывается вампир, и делает шаг к низкому столику, на котором стоит бутылка вина, — нам следует поговорить, Алин.
Ведьма щурится, и ее непонимающий взгляд следит за тем, как Элайджа медленно наполняет бокалы красным вином.
— Мне нужно уехать.
— И куда мы отправимся? — сводит брови девушка.