- Ну... здесь, по большей части. Спал почти всё время, болею я.
- Кто-то может это подтвердить?
- Не знаю, я почти не выходил из комнаты. А что случилось-то?
Он вздохнул ещё тяжелее. Я вдруг заметил, что он довольно заметно пьян.
Что-то друг мой Момо чаще всего попадается мне на глаза под алкоголем. И всё время в форме при этом. Ох, будут у него проблемы, несмотря на общеизвестную снисходительность наших властей к подобным грешкам.
Момо меж тем разглядывал меня, видимо, решая, говорить или не говорить то, что вертелось у него на языке:
- Знаешь, Юрги, ты ведь должен бы сейчас сидеть в камере, в Ближних Ручьях, а не тут в постели нежиться. И есть только одна причина, почему ты не там: ты Юрги, с которым я три года сидел плечо в плечо за одной партой, который давал мне списывать и которого я защищал от ручьёвских хулиганов. А не потому, что ты Триандес, запомни! - Вдруг заорал он.
- Да что случилось-то, объясни!
Момо опять замолчал. Он сел на стул, обхватил лицо руками, потом, опустив голову, замотал ею.
- Всё-таки не гожусь я в полицейские. Я не понимаю, что происходит.
- Момо, - нажал я голосом, - объясни, наконец, в чём дело!
Я уже сидел на постели, завернувшись в одеяло - и чувствовал себя крайне неловко, так как под ним на мне ничего не было.
Момо, глядя на мои босые ступни, пробормотал:
- У нас ещё трое мёртвых. Между прочим, двое тебе должны быть небезразличны: твой дядька Такис и Елица Астини.
У меня перехватило дыхание:
- Елица??
Момо поднял голову и всмотрелся мне в лицо:
- А вот ты и прокололся, Юрги! Если б ты ничего не знал, сказал бы, что такую не знаешь. Она же в школе Кандзакис была по фамилии.
Я вскочил, уже не думая про одеяло и наготу:
- Что случилось с ней?
- А то ты не знаешь. Видели, как она шла к пещерам, потом как ты шёл туда же. И как потом ты оттуда один возвращался. Ты ничего не хочешь мне рассказать, Юрги?
- Что рассказать?
- Домой она не вернулась. Сын позвонил мне, я собрал людей искать: всё-таки гроза была и землетрясение, мало ли что. Мы до утра искали, нашли только когда рассвело. Её штормом прибило к скале, едва достали. Всю изломанную. А наш судебный медик сказал, что у неё был половой акт незадолго до смерти. Я вот и думаю: заманил ты её в пещеру, там изнасиловал, а потом убил и с обрыва выбросил.
Я аж задохнулся от бредовости этого обвинения:
- Да она ушла раньше меня! Я там задремал в пещере, проснулся только от второго толчка! Меня едва не засыпало!
- Да? И это кто-то может подтвердить?
- Момо, но ты же меня знаешь с детства. Вот скажи, я похож на убийцу? Я за свою жизнь никого не то что не убил, не побил даже!
Тут я едва не поперхнулся, вспомнив многочисленные драки в юности на сложных для жизни улицах нашей континентальной столицы.
Друг мой снова осмотрел меня с ног до головы (я торопливо прикрылся сползшим было одеялом). Потом вздохнул снова:
- Вот я и говорю тебе: ты здесь, а не в камере, только потому, что я тебя с детства знаю. Но ты думай, думай, чем сможешь доказать, что Елицу не ты убил.
Я снова сел на кровать, тоже вздохнув от безнадёжности:
- Момо, ты можешь думать всё что угодно - но я её не убивал. И не мог бы никогда убить, для меня женщина, с которой у нас была любовь - это как... как мать, как драгоценность! Ты же меня знаешь!
И я опять едва не поперхнулся, вспомнив, из-за чего, собственно, оказался в зимней Алунте.
Вдруг я вспомнил: