— Например, свободны ли люди?
— Я не знаю, Ален. Вы свободны?
— Нет, — с запинкой сказал Дьюар.
— Объясните, — почти потребовал юноша.
— Я болен. Хотите угадаю, что вы сейчас скажете?
— Что же?
— Если я поверю, то я смогу ходить. Хоть по потолку. — Ален повторил фразу из сна и стал ожидать реакции Селестена.
Её не последовало. Труавиль не удивился, а только кивнул:
— Почти угадали.
Сомнения опять нахлынули на мужчину. Он снова усомнился в нереальности своего сна и реальности происходящего. Словно грань между действительностью и вымыслом размылась.
— Вот видите, я немного понял вас, — сказал наконец больной.
— Правда? Может быть, может быть… — Труавиль дёрнул плечом. — Проблема-то не в этом, вы же понимаете, Ален. Поверьте на слово: вам не удастся разгадать тех загадок, что не вы загадали.
— Отчего это? — Его тон задел Алена за живое.
— У вас не хватит на это сил, — спокойно ответил юноша, но — как показалось Дьюару — со скрытым интересом.
— Вы считаете меня слабаком? — вспыхнул тот.
Селестен промолчал. Ален тяжело дышал, возмущённый этим. Казалось, взгляд юноши был тяжел и, положенный на грудную клетку, мешал Дьюару вздохнуть полной грудью и наполнить лёгкие воздухом, столь необходимым для поддержания жизни.
«Ну уж нет, чёрт возьми, я тебе докажу!» — почти со злостью подумал он.
Мужчина изо всех сил напряг мускулы, даже в висках заломило, но спинные остались безучастны.
— Что я сейчас делаю, Селестен? — спросил он сквозь зубы.
— Лежите и смотрите на меня.
— Я всеми силами стараюсь пошевелиться, но ничего не выходит!
— Нет, Ален, вы всеми силами стараетесь доказать мне, что это всё бесполезно. Вот что вы делаете, — возразил ему тотчас же юноша. — Я ли не прав?
Дьюар отвернулся. Ему стало досадно, что Труавиль снова отгадал его мысли, а сам он ничего не добился, только выставил себя перед ним дураком.
— Ну, не расстраивайтесь, — ласково сказал Селестен, погладив его по руке.
Ален вздрогнул от этого прикосновения: рука у юноши была как лёд.
— Какие у вас холодные руки, Селестен! — Дьюар сжал его кисть в своих ладонях, точно хотел отогреть.
Юноша не отнял руки, но сказал:
— Мы с вами что-то заговорились. Давайте-ка я вам сделаю массаж!
— Только потом посидите со мной, не уходите сразу.
— Хорошо. Но только несколько минут.
Алену больше и не надо было. Знать, что это наслаждение — видеть его хотя бы ещё на одну минуту дольше — и было для него самым большим счастьем. Вслух об этом мужчина не стал ничего говорить, потому что знал: Труавилю это бы не понравилось, а думать об этом ему ведь никто не запрещал. Только Дьюару отчего-то показалось, что юноша сам обо всём догадывается, поскольку было в его взгляде что-то такое, чего больной понять не мог. А может, ему это только показалось.
Селестен встал возле кровати на колени и какое-то время не двигался; только губы его беззвучно шевелились.
— Это какая-то молитва? — осторожно спросил Ален.
— Как обычно, перед началом любого дела, — с лёгким недоумением ответил Труавиль, — чтобы оно удалось.
«Не слишком-то оно удаётся», — подумалось Дьюару, но вслух он опять-таки ничего не сказал, чтобы не обидеть юношу, который — смешно сказать! — похоже, и вправду верил, что когда-нибудь это завершится успехом, а не провалом.
Труавиль тем временем загнул покрывало и стал массировать бесчувственные ноги больного. Алену безумно хотелось чувствовать эти прикосновения, но — увы! Ему оставалось только представлять, как бы это было.
У Селестена, когда он слегка наклонился вперёд, воротник рубашки расстегнулся, и Ален увидел, что шея его перемотана шейным платком. Дьюар понял, что юноше не хочется лишних любопытных взглядов на те непонятные шрамы, и поэтому он их прикрыл.
«Не суждено разгадать того, что не вы загадали», да?
— Вы считаете меня слабаком? — повторил Ален.
— А вы по-прежнему считаете меня жестоким? — вопросом на вопрос ответил Труавиль.
— Послушайте, Селестен, я же не прошу вас объяснять. Просто скажите, ради Бога, и всё. Я слабак?
— Я этого не говорил.