Я стащила пакеты по лестнице, подумав, повернула на задний двор. Я вынесла мусор за забор, сложила в кучу на утоптанной земле. Приглядевшись, заметила на тропинке следы колес. Кто-то ездил к ведьме на карете? Или у нее у самой было транспортное средство помимо ступы? Я заглянула в сарай, но кроме ржавых грабель, тяпок и лопат ничего не нашла.
Сходив на кухню за спичками, развела костер. Пламя жадно облизывало старую одежду, черный дым стелился вниз по холму. Я смотрела на оранжевые язычки, пляшущие на шляпке неведомой мне Маргариты Павловны, и запоздалая реакция на стресс хлынула, как девятый вал. Слезы ручьем текли из глаз, рыдания рвались из груди. Я подождала, пока огонь начнет утихать, немного успокоилась, а потом пошла по тропинке к ельнику, возле которого поблескивала синяя гладь пруда. Именно там, по словам Ярополка, похоронили мою бабушку-ведьму.
Я обошла весь пруд два раза, продираясь сквозь лиловые заросли дербенника. На голых коленках появились свежие царапины, правая щиколотка зудела от крапивы. Пожалуй, сарафан – не такой уж плохой вариант, стоит прикупить парочку для прогулок по природе – ноги целее будут. Я села в тени огромного черного валуна, рассматривая мелкие волдыри от крапивы. Где они закопали бабку? Могилка должна быть свежей, но я не увидела ни голой земли, ни тем более креста. Вроде воевода говорил про иву – вот одна стоит, полощет веточки в воде, подернутой ряской. Я задумчиво просеяла желтый песок между пальцами. Ручейки сбежали вниз, улеглись ровной горкой, а я вскочила на ноги. Песок был рыхлым.
Валун черной глыбой возвышался над прудом. В воде отражалась каменная верхушка, напоминая остроконечную шляпу, которую мы с Юлькой, дурачась, примеряли вчера. Я обошла валун и наконец увидела то, что искала: на скошенной поверхности были выдолблены кривоватые буквы: «Маргарита, ведьма».
Мне будто перестало хватать воздуха. Как будто это мне на грудь положили каменную глыбу. Как будто это я сейчас лежу под землей, под стылым сырым песком, могильный холод лизнул мои ноги влажным языком. Я судорожно вздохнула, бросилась к пруду, плеснула в лицо водой, пропахшей тиной, еще и еще. Постепенно паника отступила. Из разгладившейся поверхности пруда на меня смотрело отражение – испуганные глаза, напряженные губы. Шлепнув по нему рукой, я выпрямилась, нахмурилась. Пусть у них так принято – заваливать ведьм камнями – но никто не помешает мне положить цветы на могилу прабабушки.
Собирая полевые цветы, я неожиданно для себя увлеклась. Желтые звездочки молочая, пышные метелки дербенника, крупные ромашки – для завершения композиции мне не хватало особенного цветка. Недовольно окинув взглядом окрестности, я зацепилась взглядом за бледно-желтую кувшинку. Скинув сланцы, шагнула в теплую воду. Дно под ногами было склизким, мягким. Ярко-зеленая лягушка внимательно следила за моими передвижениями с круглого как тарелка листа. Вода почти доставала краешка шорт, когда мне удалось, наконец, дотянуться до цветка. Длинный толстый стебель никак не обрывался, я дернула посильнее, лягушка вдруг истерично квакнула, плюхнулась в воду, я вздрогнула от неожиданности.
– Напугала, зараза. Вот принесу сюда Амфибрахия, он живо порядок наведет, – пробурчала я себе под нос, повернулась к кувшинке, и нос к носу столкнулась с полуголым мужиком, заросшим тиной.
– Тебя не устраивают мои порядки, ведьма? – картаво произнес он, сверля меня бесцветными рыбьими глазами.