- Подальше от начальства, поближе к кухне, - сказал я.
Верхоланцев сделал глоток из бутылки, аккуратно положил под скамейку. И, сделав вид, что поправляет мне воротник, проронил:
- Значит так, сейчас едем к наиглавнейшему церемониймейстеру. Твоя задача - ему понравится. Очень сильно. Понял?
- Это кто? - спросил я удивлённо.
- Главный продюсер. Давид Григорьевич Розенштейн, - по лицу Лифшица было заметно, он страшно боится.
Я вспомнил бурное выяснение отношений в кафе, где Розенштейн отчитывал Лифшица, и холодок пробежал по позвоночнику.
- Ладно, не раскисай, - проронил бодро Верхоланцев. - Главный тут я.
Спустя четверть часа, когда фургон остановился возле местной гостиницы, мы прошли в холл, поднялись на третий этаж. Верхоланцев ещё раз оглядел меня и постучал в дверь.
Представить не мог, что в гостинице провинциального городишки могут быть такие номера. Потолок метров двадцать высотой, украшенный лепниной, люстра из позолоченной бронзы, окно во всю стену с полуколоннами. Другая половина номера отгорожена изящной колоннадой, над которой находился балкон с ажурным ограждением. На светло-жёлтом паласе стояло несколько мягких диванов и кресел цыплячьего цвета с ярко-синими подушками. Среди всего этого великолепия я не сразу заметил хозяина, который на фоне громадных интерьеров выглядел карликом. Он вальяжно развалился в одном из кресел, выставив огромное брюхо. На стеклянном столике рядом цвёл натуральный экзотический сад - ваза ярких цветов и огромное блюдо с фруктами.
Верхоланцев подошёл к нему, уселся рядом и.
- Вот, наш новый Франко Лампанелли.
- И где вы такое чмо болотное откопали? - лениво проворчал Розенштейн.
Взял со столика бутылку с янтарно-коричневой жидкостью, налил в пузатый бокал, и никому не предлагая, выжрал половину. Мерзкий гоблин.
- Давид, он идеально подходит. Похож на Северцева. Ты видел пробы? Переснимем пару сцен и почти без задержек пойдём дальше. Талантливый. Звезда саратовского театра драмы.
- Очередной твой племянник? Или сын незаконнорождённый? - хрипло заквакал, что означало смех.
- Прекрасный вариант, лучше ничего не найдём, - не слушая его, продолжал бубнить Верхоланцев.
- Пятьсот деревянных и пусть гуляет.
- Давидик, но у нас же массовка столько получает. Парня надо заинтересовать, давай пятьсот зелёных.
- Ты спятил, Дима? За такое говно пятьсот баксов? - зевнув, сказал Розенштейн таким тоном, будто покупал пучок завядшей зелени на базаре.
Безумно захотелось приложить его по лысине, ярко блестевшей под светом шикарной люстры.
- Давид, Северцев тебе дороже обходился, - возразил Верхоланцев.
- Северцев был звезда, - Розенштейн воздел толстые, как сардельки, пальцы к небу, то есть к украшенному лепниной потолку. - Одно имя все окупило бы, а этот пацан ничего делать не умеет. И ничему не научится. Ну, если он тебе так нравится, плати ему сам. Из своего кармана.
- Хорошо. Только тогда мой гонорар возрастёт на штуку. В сутки. Или я ухожу из проекта. Давид, мы будем снимать кино или не будем снимать кино? Мы уже в простое три дня. Твою мать, чего ты ломаешься, как девка красная?
Розенштейн выпятил пузо и потянулся за бутылкой.
- Ребята, подождите меня в фургоне, - сказал Верхоланцев.
Лифшиц, схватив меня за рукав, потащил к выходу с такой скоростью, будто убегал от стаи чертей. Я лишь успел слышать, как Верхоланцев, перейдя на сплошной мат, бурно убеждал Розенштейна.
Мы просидели в фургоне около часа, Лифшиц угрюмо молчал. Откинувшись на спинку мягкого сиденья, я закрыл глаза, стараясь ни о чем не думать. Когда отъехала дверь, мы синхронно повернули головы. Верхоланцев был навеселе, но по выражению лица сразу понял, он доволен. Главреж с большим трудом влез в фургон и плюхнулся напротив меня.