– Что осенило?
– Ну, про время, про то, как свой мир сотворить... Мир сотворить ему, понятно, не дали, даже какой–нибудь захудалый маленький мирок, а вот позабавиться с временем и некоторыми деталями позволили.
– Так что, получается, наш мир – это не реальность, а чьи–то забавы?
Шуру даже передернуло от такой мысли. Вот так вот, живёшь, бухаешь, на работу ходишь, с Тамаркой... это самое... И вдруг – на тебе! Это всё не жизнь, а чья–то песенка про яичницу! В тот момент он был готов взболтать яичницу из самого Маккартни, точнее, из некоторых его, так сказать, составляющих.
– Нет, всё не так. Мир – он мир и есть. Просто некоторые его стороны людям не видны, они их не осознают, им не до этого. Но они всё же есть. И знающие люди могут этими сторонами пользоваться. Если на то есть Высшая воля. Ему – позволили.
– А почему?
– Не знаю... Он же продуманный весь. И здесь вся его продуманность максимально использовалась.
– Как? Я что–то вообще ничего не понимаю.
– Да я бы и сам ничего не понял, если бы Пол не рассказал. Понятно, что всего он мне не докладывал, но основное поведал. Словом, для начала ему требовалось исчезнуть. Но перед этим должна была возникнуть некая буферная зона. Она должна была быть на сто процентов выдуманной. И он придумал. И назвал её Пепперлэнд. Очень он всегда перец любил. Они с Ринго вечно по этому поводу ругались, тому острого нельзя было, с желудком проблемы, а Пол, как нарочно, всё с перцем заказывал.
– Не отвлекайся, давай по делу!
– Так я по делу! Страна Пепперлэнд, а самый главный гражданин этой страны – сержант Пеппер.
В этот момент сигарета в руке Леннона вспыхнула и мгновенно догорела до пальцев. Джон вскрикнул и дёрнул рукой. Сигарета вылетела из пальцев по широкой дуге и растворилась в воздухе.
– Больно? Солью намазать надо. – участливо сказал Шура.
– Да нет, я же боли не чувствую. Хотя иногда хочется. Просто привычка.
В этот момент кто–то легонько прикоснулся к Шуриному плечу. Он обернулся. Сзади стоял высокий усатый мужчина в чёрном мундире.
– Простите, сэр, вам пора. Я провожу вас. – почтительно произнес он.
– А вы?..
– Сержант Пеппер, к вашим услугам, сэр.
И Шура отключился. Не то, чтобы совсем, он всё видел и воспринимал, но как бы сквозь замутнённое стекло, как в тумане. Они вышли из комнаты в коридор, которого, кстати, не оказалось. Была обычная лестничная клетка, старые латунные перила на лестнице, кашпо с кактусом на стене, паутина в углах на закопчённом сером потолке, потрескавшиеся мраморные плиты на полу. Был микрофон в дальнем тёмном углу, и кто–то растрёпанный, похожий на Джима Моррисона, ломаясь, хриплым голосом пел «The End». Аккомпанемент обрушивался каскадом откуда–то сверху. Серебристый шеврон на рукаве Сержанта Пеппера сверкал при каждом его шаге, и это Шурочку почему–то пугало. Он попытался что–то спросить, но Сержант, обернувшись, прижал к губам указательный палец. Они вышли из подъезда, дошли до ворот, и тут Сержант произнёс:
– Теперь можно. Спрашивайте, сэр.
– Почему Джим пел на лестничной клетке?
– Что вас так удивило, сэр?
– Ну... Странно, согласитесь, что человек стоит на лестничной клетке перед микрофоном и поёт...
– А что в этом странного?
– Мне кажется, это неудобно... Мог бы петь у себя в комнате.
– У него нет своей комнаты, сэр.
– Как?
– Видите ли, сэр, всё дело в дверях. Он не нашёл двери в свою комнату. До этого он не нашёл её там, при жизни. Теперь не нашёл её здесь.
– Где здесь?
– В Пепперлэнде, сэр. Вас ещё что–то интересует?
Но все остальные вопросы уже вылетели из Шуриной головы вместе с пронизывающим осенним ветром, и он только отрицательно помотал головой.
– Ну, вот и славно. До встречи, сэр! До скорой встречи. – Пеппер козырнул Шурочке, и вот тогда он отключился окончательно...
(Импровизация Майлза Дэйвиса на тему Велимира Хлебникова)
Как обычно – осень, как обычно – дождь.
И, сквозь рваное одеяло листьев –
Как обычно, солнце редкими холодными брызгами.
Я прохожу по мертвеющему ковру,
Шуршащему: «Умру...»
Перед глазами – твоё лицо.
Кто ты, в конце концов?