Я намерен навестить их как-нибудь, в этой стране сновидений. И когда я соберусь сделать, ты сможешь составить мне компанию…»
Размышляя о том, что ему говорил Кроу, и осознавая как физически, так и эмоционально, что первая стадия его полета успешно завершена и полет протекает нормально, де Мариньи улегся на спину и стал наблюдать своим мысленным зрением — которое теперь стало частью оборудования часов времен, своеобразным ментальным «сканером» — за звездами, движущимися по бархатной черноте неба со всех сторон. Судно де Мариньи с невероятной скоростью мчалось через безвоздушные холодные глубины пространства.
«Так же реальны и осязаемы, как почва у тебя под ногами», — сказал Кроу о сновидениях. Что ж, раз Титус Кроу сказал так, значит, так оно и было. А разве в тридцатых годах Герард Шрах намекал не на то же самое. Разве до него не о том же самом говорили другие великие мыслители и философы? Безусловно, говорили. Де Мариньи точно помнил слова Шраха по этому поводу.
«…Мои собственные сны настолько живы и реальны — до такой степени, что я никогда не могу точно судить, сплю ли я, до тех пор, пока не проснусь. Поэтому я не берусь судить, какой мир более живой: мир бодрствования или мир сновидений. Конечно, мир бодрствования представляется более прочным — но подумайте, что говорит нам наука об атомарном строении так называемых твердых тел… и что у вас останется?»
Вот с такими мыслями, мысленным взором любуясь бескрайними просторами вселенной, украшенными мириадами бриллиантов, де Мариньи дал часам телепатическую команду прибавить скорость и погрузился в сон. Сон ласково принял его в свои объятия. Де Мариньи спал не без сновидений.
Вне всякой тени сомнения, сны спящего де Мариньи не были естественными. И если бы не его познания об Элизии, почерпнутые через Титуса Кроу — в особенности, о Хрустально-Жемчужном Чертоге, где в непроницаемом святилище, за величественным ледником восседал на престоле его преподобие Старший Бог Кхтанид, — то он, пожалуй, счел бы себя жертвой ужаснейшего и страшнейшего кошмара. Потому что внезапно перед ним предстало воплощение первобытного страха — богохульная фигура самого Ктулху, но вот только это был не Ктулху, а Кхтанид, и при том, что первый был черен, как смоль, а второй сиял светом звезд.
Подсознательное тело де Мариньи неслось по звездным пространствам, внутри матрикса великих часов, бросающих вызов пространству-времени, а его видящее сны сознание пребывало в том самом Хрустально-Жемчужном Чертоге, который столь подробно ему описывал Титус Кроу. И он увидел, что Кроу нарисовал почти что идеально точную картину этого восхитительного инопланетного чертога подо льдами «полярных» областей Элизии.
Массивный, высокий сводчатый потолок, пол, вымощенный шестиугольными титановыми плитами, резные колонны, чей блеск был отчасти спрятан за дымкой розового кварца и жемчуга. И повсюду — белые, розовые и кроваво-алые отблески кристаллов, странным образом растворенные во всех этих причудливых углах и пропорциях, о которых рассказывал Кроу. Даже главный элемент зала — огромная багряная подушка с громадным матовым хрустальным шаром — оказался в точности таким, как его описал Кроу. И конечно, там был и Кхтанид…
Его Величие Кхтанид, Старший Бог и кузен Великого Ктулху — те самые отпрыски космического рода, из которого происходил повелитель Р’льеха, — величественно передвигался по циклопическому залу. Его тело было подобно горе! Однако его сложенные на спине фантастические крылья трепетали словно бы от волнения, а его громадная осьминогоподобная голова с щупальцами, покрывавшими лицо, поворачивалась то в одну сторону, то в другую с явной сосредоточенностью.
Но как чужеродно ни было это существо, то, что могло бы легко напугать, на самом деле восхищало! Ибо это огромное создание, сверкающее так, словно было усыпано алмазами, озирало зал громадными глазами, светящимися, словно расплавленное золото; эти глаза были полны сострадания и любви — о да, и страха, — что почти невозможно себе представить в сочетании со столь жуткой обителью плоти. И эти глаза вновь и вновь возвращались пытливым взглядом к роскошному кристаллу, лежащему на багряной подушке.
Именно благодаря глазам Кхтанида де Мариньи уверился в том, что бояться здесь нечего, и они же убедили его в том, что он видит нечто большее, нежели сон. Казалось, Старший Бог призвал его к себе, но еще скорее, чем эта мысль пришла к сновидцу, Его Величие повернулся и воззрился прямо на него — туда, где его бестелесная сущность невидимо «стояла» внутри циклопического подземного чертога.
— Анри-Лоран де Мариньи, — произнес в сознании сновидца рокочущий, но бесконечно добрый голос: — Землянин, верно? Да, я вижу, что это так. Ты ответил на мой зов, и это хорошо, ибо это испытание, которому я намеревался тебя подвергнуть перед тем… перед тем…