2. Спасение
Для троих коротышек, которым было поручено стеречь двух спящих людей, распростертых на ступенях пьедестала, подпиравшего гигантский рубин, ночь была любимым, прекрасным временем суток. Большинство их сородичей сейчас спали, потому что в Дайлат-Лине не осталось никого из прежних жителей города, над кем можно было бы поизмываться. Это тянулось уже немало лет, и лишь изредка кому-то из рогатых торговцев удавалось схватить незадачливого путника, случайно пришедшего к Дайлат-Лину из пустыни. Но сегодняшняя ночь сулила троим стражникам редкие удовольствия. Они предвкушали пытки, коим подвергнут этих двоих очень важных персон из мира бодрствования.
Однако безобразным рогатым коротышкам, поставленным в эту ночь охранять рубин, следовало набраться терпения. Они ждали момента, когда смогут точно увериться в том, что никто не помешает им в их забавах. Многие тянули жребий за то, чтобы попасть в стражу этой ночью, и победили эти трое. Наградой следовало насладиться по полной программе, и было бы жаль, если бы крики пленников привлекли завистливых соперников — они бы помешали насладиться пытками.
Над пленным мужчиной можно было издеваться часами, но слишком сильно его калечить было никак нельзя. Сам Ньярлатотеп, эмиссар великого Ктулху, собирался посетить мир сновидений, чтобы лично побеседовать с Титусом Кроу. Не годилось, чтобы перед Ползучим Хаосом на допросе предстал бредящий идиот… хотя к концу допроса этот человек уж точно мог превратиться в идиота! Что же до женщины… Ага! Вот какая мысль была у стражников: они побалуются с ней по очереди, прямо здесь, на ступенях пьедестала, чтобы мужчина, ее спутник, все видел и слышал. А попозже, ближе к утру, они ее еще разок употребят — может быть, даже все сразу!
Ночь становилась все темнее, город постепенно затихал, и три рогатых стражника грязно перешучивались — в надежде, что пленники их слышат. Они понятия не имели о том, что их разговоры слышит еще один человек, затаившийся на крыше дома неподалеку. Слышит их мерзкие речи, и гнев вскипает в его сердце!
Пленники, прикованные к ступеням пьедестала, являли собой жалкое зрелище. Они были совершенно беспомощны. Титус Кроу, обычно столь гордый, похожий на величавого льва, во взгляде которого таились рассказы о странных дорогах, по которым он бесстрашно прошел, этот человек, от чьих деяний содрогались троны Великих Старших Богов, человек, которого они поселили на своей родине, в Элизии… сейчас он лежал как мертвый. Обнаженный — не хватало только савана. Края базальтовых ступеней исцарапали его спину, врезались в плоть. Его голова моталась из стороны в сторону, как у пьяного. Искорки, горевшие в его глазах, отражали только ужас и стыд. Стыд за то, что он не в силах был защитить неописуемо красивую женщину-богиню, чья любовь к нему привела ее в это жуткое место, к этой немыслимой судьбе.
Они смотрели друг на друга, и вдруг на миг любовь преодолела все несчастья.
— О, Титус, — проговорила Тиания дивным, волшебным голосом, ставшим слабым и испуганным, — неужели вправду все закончится так?
— Тиания, — пробился сквозь глубины отчаяния и позора голос Титуса, — я бы ни за что на свете не…
— Тише, мой Титус. — Тиания покачала головой. — Ибо я не смогла бы иначе. Если нам суждено страдать и умереть, значит, мы пострадаем и умрем вместе. Неужели ты думаешь, что я смогла бы жить без тебя?
Титус ответить не успел. Их разговор с Тианией прервал хриплый, грубый голос одного из трех рогатых стражников.
— Ха! Разговорились, любовнички! Поглядите, как они пялятся друг на дружку и бормочут ласковые словечки! — Стражник повернулся к своим напарникам. — Что скажете, братцы? Не пора ли нам угоститься этой парочкой, а?
— Точно! — с нетерпением отозвался другой рогатый стражник. — А если бы вы оба меня послушались, так мы еще час назад за них взялись. Я хочу эту девку. Прямо сейчас!
Широченная прорезь рта рогача стала еще шире, когда он с вожделением воззрился на корчащуюся на базальтовых ступенях Тианию.
Услышав эти слова рогатой твари, Титус Кроу беспомощно заметался, попытался вырваться из оков и выдохнул:
— Богом клянусь, я…
— Ну что «я», что, сновидец несчастный?