У его ног лежали некогда могучие государства и народы, малейшую прихоть были готовы исполнить приближенные, слуги и рабы. По одному движению руки двухсоттысячная бесстрашная армия тут же отправилась бы, чтобы завоевать новые земли – но все это давно не волновало Чингисхана. Он умирал, и никто не мог остановить этот процесс.
Тэмучжину опять снился дурной сон, наполненный цветным кошмарным хаосом. Хан открыл глаза и тут же вздрогнул – в темноте шатра кто-то был. Хан знал, что его верные тургауды никогда никого не пропустят внутрь. Но всё же тут явно кто-то был, он ощущал это физически.
Превозмогая немощь, Чингисхан приподнялся и, так ничего не разглядев, потянулся к кинжалу, ибо свой меч он уже не мог поднимать. Холодная сталь немного успокоила его, но ощущение чужого присутствия только усилилось. Хан мог позвать на помощь, и сотня тургаудов тут же бы ворвалась. Однако если здесь никого не окажется, его сочтут сумасшедшим, а великая гордость не допускала этого.
– Не бойся, хан, - прошелестел чей-то голос, как дуновение легкого ветра.
Тэмучжина опахнуло могильным холодом, тело затрясло мелкой дрожью, но отвага еще жила в иссушенном старческом теле.
– Кто здесь? – прошептал он губами, судорожно сжимая рукоять кинжала.
– Я был верховным жрецом моего нарда, пока ты не казнил меня, - прошептал мертвый голос.
– Я – Чингисхан! – в гордом испуге заявил монгол, – Я казнил сотни и тысячи людей, извёл десятки племён и народов, мне твои слова ни о чем не говорят!
– А ты вспомни, как ровно четырнадцать лет назад, день в день, ты велел казнить старого шамана, который не открыл тебе тайну бессмертия…
– Так это ты! – выкрикнул хан, сердце билось где-то в голове, кинжал выпал из рук, по телу потекли капли противного липкого пота.
– Да, я, - прошипел голос. – Ты лишил меня головы, обрек на вечные скитания, за то, что я посмел тебе перечить, а ведь ты мог быть бессмертным!
Чингисхан со стоном упал на подушки, но мужество взяло верх, и он шепотом спросил:
– Я умру?
– Да, завтра утром, как я тебе и предсказывал ровно четырнадцать осеней назад.
– Так значит, бессмертие все-таки есть, - выдохнул хан.
– Есть, - ухмыльнулся голос.
Тэмучжину на миг показалась белая тень, а потом видение исчезло, осталась только ночь, немая и черная.
И все-таки Чингисхан остался верен своему главному принципу: бороться до конца. Уже ослабевший окончательно следующим утром он призвал к себе детей и сановников, дал им последние наставления, разделил между потомками свою огромную империю и велел всем удалиться.
Ближе к обеду великий хан вновь приказал собрать свою семью и ближний круг. Он велел своим сыновьям схоронить себя в тайном месте[5], чтобы, когда отыщется эликсир вечной жизни, его тело можно было оживить, или хотя бы попытаться сделать это. Он уходил из жизни со слабой, но все же надеждой когда-нибудь возвратиться в этот мир, где так многого достиг.
На закате Чингисхана облачили в самые лучшие доспехи и дорогой китайский шелк, уложили на носилки, вынесли из шатра. Рядом с носилками стоял его верный конь, сыновья держали меч прославленного завоевателя, а верные полководцы и тургауды просто молча взирали на своего повелителя, многие из них плакали. Хан мазнул рукой и его носилки подняли вверх.
Никто не должен видеть его агонии и последнего вздоха. Но в последнюю секунду своего земного бытия, великому завоевателю показалось, что над ним склонилось лицо старого шамана. Проклятый колдун усмехался своей ледяной ухмылкой, провожая главного виновника своей гибели в мир иной. Несколько секунд старик усмехался, что-то бормоча, а потом исчез…
Тэмучжин последний раз глянул на розовый диск заходящего солнца, на степь, без конца уходившую в голубую даль, окинул мутнеющим взором вечное небо со спешащими куда-то облаками и затих навсегда… Так закончился земной путь великого хана, славного воина, беспощадного завоевателя и грозного правителя. Теперь он стал частью истории…
[1] – чин высшей монгольской знати