- Не думаю, - честно ответил я, - другого экзорциста, может, и приставят, но, скорее всего, тебе разрешат остаться с ними.
- Я не хочу, чтобы кто-то еще читал ее мысли! - стискивая подушку в кулаках, прорычал брюнет. - Не хочу, чтобы кто-то знал о ней столько же, сколько знаю я! А если она перестанет видеть во мне успокоение и разлюбит?
- Глупости говоришь, - я перекусил нитку, закончив зашивать рану, вставил новую, подлиннее, и взялся за следующий порез, - Анна любит тебя не меньше, чем ты ее.
Могу понять его душевные метания. И, разумеется, не могу их развеять.
- Я всегда ненавидел свой дар, - прошептал основательно потрепанный жизнью парень, - ненавидел, но восхвалял, потому что он давал мне хоть какую-то защиту от Гаала. Иногда я даже хотел, чтобы у меня его не было. Я не понимал, - тихий, задушенный всхлип все же прорвался, - не понимал, чего хочу. Слишком тихо, пусто… Я с ума схожу.
- Скоро все вернется на круги своя, - пообещал я, не будучи уверенным в том, что так и будет.
Было безумно жаль. Мне всегда было его жаль. Мальчик, который видел в себе и своем рождении главную проблему для любимой матери. Мальчик, которому в Раю доставалось едва ли не от всех ангелов лишь презрение. Мальчик, которому в Аду просто доставалось от всех, особенно, от отца. Мальчик, перенесший едва ли не все самое ужасное, что может только представить себе светлый. Мальчик, который заслуживает жалости. Мальчик, который ненавидит, когда его жалеют. И стоило только появиться в его жизни чему-то хорошему и светлому, стоило только робко поверить в свое счастье… Он снова перестал верить в хорошее.
Боль душевная явно затмевала телесную в его сознании. Пока я шил, он тихо что-то бормотал, улыбался и плакал, нещадно терзая пальцами и зубами подушку. Боже, как же мне его жаль. Он хороший, светлый ребенок. За что ему столько страданий? Так много, что он научился скрывать свою боль и всегда казаться веселым, чуть нагловатым, несмотря на то, что боится каждого слова, будь оно произнесено им самим или кем-то другим. Он втягивал голову в плечи от страха перед миром только мысленно, дерзко вскидывая ее в действительности.
Но, каким бы он ни был сильным, сейчас он явно сломался. У него больше нет сил сопротивляться своим страхам и помогать Анне спастись от своих.
Я гладил волосы неспокойно спящего сына, уткнувшегося, как в детстве, лбом мне в бедро. Я сидел рядом с ним очень долго, пытаясь хоть как-то помочь. Хоть морально поддержать.
Спать ему долго не пришлось - пошевелившись во сне, он дернулся от боли и тихо зашипел, зажмурившись крепче. Но тут пошевелилась Аня, и Аарон подскочил, склоняясь над ней.
- Аня? - хрипло и неуверенно прозвучал его вопрос. - Сейчас, сейчас…
Бросившись развязывать девушку, он даже не глянул на меня. Но я увидел в его глазах то, чего там не было очень давно.
Боль, которую он больше не может скрыть.
Глубоко вдохнув, я крепче вцепилась в теплую руку. Боже, бедный Аарон…
- Почему пропал его дар? - сипло поинтересовалась я, борясь с желанием вгрызться в горло самой себе.
Это все из-за меня. Я приношу одни проблемы!
- Подозреваю, он вернется, когда затянутся раны, - Матвей приложил ладонь к моей щеке, заставляя посмотреть на него, - помоги ему понять, что любишь не за телепатию, хорошо?
Я кивнула, прикрыв глаза и плотно сжав губы, чтобы постараться сдержать слезы. Даже сквозь веки резанула по глазам зеленая вспышка.
Несмотря на ломоту и дрожь во всем теле, я встала. Незнакомая комната закружилась перед глазами, но я упрямо сделала шаг. И, споткнувшись о собственную ногу, рухнула на четвереньки. Ужасно затошнило, в глазах потемнело. Зажмурившись и тяжело дыша, я облизнула пересохшие губы. Забытая перчатка осталась на прикроватной тумбочке, но видений пока нет, а в шквале застаревших эмоций разбираться не хотелось, да и некогда было. Лишь бы не схлопотать видение, а то совсем вырублюсь опять.
Поднявшись и борясь с назойливым желанием помахать рукой перед лицом, чтобы разогнать черные точки, я побрела к волнообразно покачивающейся двери.