Взгляд Банинга Кока невольно проникал вслед за шестом. Что там, в глубине? Из воды к поверхности тянулись спутанные склизкие растения, подобно щупальцам, опутывая шест перевозчика, словно чьи-то руки жадно хватались за него.
Вдруг возле самого уха капитана отчетливо прозвучало:
"Вы убийца, господин Банинг Кок!"
Капитан вздрогнул. Чей это голос?
- Что с вами? - спросил стоящий рядом Рёйтенбюрг. - На вас лица нет!
Кок поднял левую руку, указывая на баркас и тёмную фигуру на нём. Лейтенант старательно вглядывался, но Кок по его лицу понял, что тот ничего не увидел, кроме отражавшейся в воде луны.
"Чувствуете запах? Это запах крови, капитан!"
... услыхал Банинг Кок.
- Вы что-нибудь слышите, лейтенант?! - воскликнул он.
- Нет. Ничего.
Баркас тихо покачивался на воде. Кок прищурился, вглядываясь в шкипера. Да у него голова размозжена!
- Это... ты? - прошептал капитан, узнавая лицо под запёкшейся кровью...
С борта судна из-под полей чёрной шляпы на него смотрел единственным уцелевшим глазом убиенный Хассельбург.
Зачарованный странной и страшной картиной, Банинг Кок подошёл к самому краю. Несколько мгновений нерешительности, затем шаг вперёд...
Чернота мгновенно сомкнулась над ним, и какой-то ярко-красный монстр со студенистым вздрагивающим телом молниеносно выбросил вперёд длинное бугрящееся щупальце. Банинг Кок брыкался изо всех сил, но к нему уже потянулись три зубчатых отростка отвратительного существа. Длинные щупальца обвили его и стиснули так крепко, что чернота окрасилась красным.
Сквозь кровавый туман на него смотрел огромный выпученный мёртвый глаз Хассельбурга...
Луна поднялась высоко. Холодное синеватое свечение разливалось над Амстердамом, придавая поверхностям суровый оттенок. В сером тумане полетели первые снежинки.
Город, где царствует роскошь чеканного золота, расшитых шёлковых одежд, торжеств грандиозного размаха, шествий, военных парадов... Тщеславные амстердамские выскочки видели в визите английской королевы признание их успеха в войне. Храбрые солдаты, те самые, кто совсем недавно "дёргал за бороду" испанского короля, теперь политическая сила. Состоять в ополчении стало... престижно. Какое-то неподходящее слово.
Находясь в тягостном полусне, Рембрандт думал: пусть все они оставят его в покое. Он хотел бы уснуть и больше не просыпаться.
Стоя в простенке между окнами, с упрямым бесчувствием эгоистичного старика, с широко открытыми глазами, устремлёнными на дрожащие тени, он наблюдал, как на стене всё чётче прорисовывается надпись: "Мене. Текел. Упарсин".
Теперь за мной, понял Рембрандт.
Это приговор. И невозможно оправдаться! Все исчислено и сочтено.
Из угла за камином послышался плач. У очага, скрытая тенью, тихонько всхлипывала Саския. Он подошёл к ней, тронул за плечо, желая успокоить.
- Не плачь...
Она мгновенно исчезла.
- Отец небесный! - умоляюще спросил он. - Куда она, куда?
Эта ночь утвердила его в давно возникшем решении.