Он не оказал никакого сопротивления, даже не попытался убежать, когда Амалия со сладострастной улыбкой подошла к нему вплотную и, держа лезвие у его шеи, помедлила несколько мгновений.
Лобзов спиной вжимался в стену и кроличьими глазами косился на бритву, упиравшуюся ему в шею под подбородком. Вампирша смотрела, как он, тихонько скуля, кривится и закрывает глаза.
— Не надо, Вадик, не надо… — шептали пересохшие губы.
«Но как, однако, эти подлые людишки хотят жить!» — с брезгливой усмешкой подумала Амалия, погружая лезвие в шею ефрейтора.
Покончив с ним, она огляделась. В комнате уже никто не шевелился. Из перерезанных глоток хлестала кровь. Вампирша невольно залюбовалась на это зрелище. Но тут же опомнилась: сколько крови пропадает зря, выливаясь на грязный дощатый пол и исчезая в щелях! Она бросилась к вёдрам у стены. Некоторые из них были пусты; Амалия хватала их, подбегала к убитым и укладывала их так, чтобы кровь стекала в вёдра. Вскоре комнату наполнили звуки бьющих по стенкам вёдер струек. Для Амалии это была райская музыка.
Она вышла в смежную комнату. Таз, на котором лежал труп Стёшина, наполнился почти наполовину. Кровь уже не била струёй, а сочилась капля за каплей. Амалия не стала выдавливать её остатки; она отвалила мертвеца от таза, поставила таз на ящик, встала перед ним на колени и, наклоняя таз на себя, принялась быстро и жадно пить.
Она выпила всё без остатка. Потом некоторое время отдыхала — сидела на холодеющем животе покойника.
Нет приятнее чувства, когда свежевыпитая кровь растекается по жилам, пронизывая живительными импульсами истинное, эфирное тело! Это тело, иначе говоря — душа вампирши, в такие минуты наполняется энергией, становится бодрым, быстрым, сильным, и такой же заряд энергии получает и тело физическое, в которое оно вошло.
Увидев на полу разбитое зеркальце, она подобрала самый крупный осколок. Из него на неё посмотрело незнакомое мужское лицо, иссиня-бледное, небритое, вымазанное кровью. Оно показалось графине отвратительным. Она в досаде отшвырнула осколок и, давая себе слово не задерживаться в теле солдата и при первой возможности перейти в другое, более подходящее тело, вернулась в комнату.
В вёдра к тому времени натекло уже достаточно крови. Амалия переходила от одного ведра к другому и торопливо их осушала.
Не успела она допить последнее, как за окнами послышались голоса.
— Петрусенко, спишь ещё? — снаружи кто-то постучал по оконной решётке. — Давай, выходи! Или жрать не хочешь?
Нырнув в память Мелентьева, вампирша выяснила, что это явились солдаты из военно-строительной части, в которой служили и сам Мелентьев, и Петрусенко, и другие, работавшие в замке. Пришедшие принесли еду и кое-какой строительный материал.
Четверо из них во главе с сержантом вошли в бывшую привратницкую и принялись сбивать с сапог налипшую грязь. Слышались их ругательства и топот.
Амалия огляделась. Выход отсюда был только один — через комнатушку, где лежал труп Стёшина. Только оттуда она может попасть в безлюдные и хорошо знакомые ей галереи. Но это значило, что ей придётся пройти мимо нежданных гостей…
Пока они не увидели трупы, у неё был шанс проскочить, скрыться. Она нашла в чьём-то вещевом мешке нож, засунула его в карман штанов. Затем наскоро ополоснула лицо водой из чьей-то фляжки и сняла с себя окровавленные рубаху и майку, оставшись голой по пояс. Тело Мелентьева — белое, с жидкими волосами на груди, — было чистым и как будто не должно вызвать подозрения…
Собравшись с духом, Амалия шагнула к дверям, за которыми перетаптывались пришельцы. Вампирша проследовала мимо солдат вся взведённая, трепещущая как струна. Они удивлённо уставились на неё.
— Меля, ты куда? — спросил один из них. — На пробежку собрался?
— Ничего, — запнувшись, ответила Амалия. — Я по нужде…
Неестественно-твёрдой походкой она дошла до двери в галерею и скрылась.
— Перепил вчера, наверно, — сказал сержант.
— А что за пятна у него на штанах? — сказал кто-то из солдат. — Похоже на кровь…
— Мне тоже так показалось, — ответил сержант.