-Я же… сказала: убирайся вон! - дикий крик женщины (Шарлотта разглядела до боли знакомую женщину) зазвенел в ушах. Она пыталась подняться из ванны, встать на ноги, но лишь безнадежно тратила свои иссякшие для этого мира силы и расплескивала красную воды во все стороны. Ненависть в ожившем взгляде, нереальное, но живое понимание, рассудок, сознание - вот что Шарлотта увидела в этом существе. Ноги подкосились от страха - она рухнула на пол, но в страхе, что оно может догнать её, девушка ползком добралась до двери и выскользнула из спальни, рванув в первый попавшийся на глаза коридор, толком ничего не разбирая в темноте. Она знает, что муж не спит, она хочет позвать его, но голос предательски хрипит от страха, даже дыхание лишний раз боится вырваться из легких. Шарлотта прячется за стеной в каком-то переходе, можно сказать, в абсолютно пустом углу. Прислушиваясь к любому шороху и звуку, Шарлотта ничего не различает, кроме грохота стен и обсыпавшегося гниющего потолка. Она боится даже выглянуть из своего не слишком надежного убежища и несколько минут смотрит только на пустую стену, и пытается отдышаться.
Сколько же ещё кошмарных дней пройдет, прежде чем она сойдет с ума, как Изабель Локвуд? Шарлотта сама удивилась, почему вдруг вспомнила о ней… Но ей вдруг пришла в голову мысль о том, что бывшая жена Томаса тоже была свидетелем всех этих ужасов - это и послужило причиной её замкнутости.
Секунды бежали, а минуты неторопливо шли за ними, пока Шарлотта приходила в себя в своем укрытии. От мороза её ноги почти онемели, она без лишнего шума старалась согреть руки своим дыханием. Вокруг было тихо, и только мягкие снежинки танцевали свои белые танцы при лунном свете, плавно опускаясь сквозь дыру в крыше особняка. Шарлотта каждую секунду заставляла себя подняться, убеждала себя, что опасность миновала и нужно поспешить в мастерскую, к мужу. Несчетное количество времени прошло с тех пор, как она спряталась от этого монстра, хотя только сейчас она поняла, как страх закаляет её, как он становится уже чем-то обыденным, тем, без чего она словно не может представить свою жизнь.
Шарлотта осторожно выглянула из-за стены и рассмотрела все, что только мог охватить её взгляд из убежища. Затем она с трудом встала на онемевшие ноги, опасаясь, что совсем скоро сляжет с простудой и тогда будет не в силах сбежать и спрятаться. Она осторожно побрела, судорожно хватаясь за стену, словно стоит на обрыве и боится хотя бы на секунду убрать руку от своей опоры. Вокруг по-прежнему была лишь тьма, зорко наблюдавшая за своей пленницей, как она ищет дорогу к супругу среди этих бесконечных коридоров, а вместо спасения находит снова лишь страх.
Вначале Шарлотта думала, что ей кажутся подобные звуки, напоминающие женский плач, но настолько звонко они звучали, казалось ей, что она слышит даже, как слезы разбиваются о пол, словно хрусталь. Люсиль ли так сдержанно рыдает или все же… кто-то другой? Шарлотта почти сразу отыскала ответ на свой вопрос, когда обернулась и увидела, как лунный свет, бивший сквозь окно в арке выделяет багровый силуэт женщины. Руки её - теперь уже кости - словно без сил повисли, волосы, некогда бывшие шелковыми и блестящими, как ванильное небо, превратились в лохмотья, спутанные и сальные, свисающие, словно струи крови, костлявое тело прикрывает рваное платье, но даже сквозь него заметно, как множество ранок кровоточит на её коже. В глазах этой женщины Шарлотта видела глубокую печаль, мучительную и непередаваемую. Она не была похожа ни на того призрака из библиотеки, ни на ту женщину из ванной комнаты. А может быть оно умеет принимать разные обличья? Нет… В этих глазах такая тяжкая скорбь, что даже после кончины причиняет ей боль и заставляет рыдать.
-Кто вы? - тихо спросила Шарлотта, не решаясь подойти ближе, но отрекаясь от побега. -Что вы хотите от меня?
В ответ слышалось лишь рыдание, а после она коснулась правой рукой лоскутов одежды, указав на раны, нанесенные её телу.
-Вам больно… Я понимаю. Но чем же я могу помочь? Зачем вы преследуете меня? - продолжала Шарлотта уже более смело, но все же осторожно, искренно желая оказать помощь призрачной женщине, если это возможно.
Ей снова отвечали слезами. Во взгляде этом ином читалась жалость - жалость к ней и себе.