— От чего? — подавив испуг, уточнил парень, сидевший у ручья и смывавший с лица пот. Настороженно воззрившись на спутницу, он ожидал новостей о приближении тайфуна, страшных врагов, мистических чудовищ — да чего угодно, но не того, что прозвучало в ответ.
— Сюда идут целых три мыши! Огромных! Если ты их не прогонишь, береги уши — я буду кричать. Громко. Они уже тут…
Девушка попятилась и вдруг, оторвавшись от земли, зависла в воздухе, метрах в двух над землей, а затем, зажмурившись, указала на небольшой куст:
— Они там! Сейчас выбегут! Убери их, Тсуна! Ненавижу мышей!
Парень опешил, а затем беззвучно рассмеялся, но направился к указанному пристанищу серых монстров. Стоило лишь ему приблизиться, как на поляну выскочили три небольших ушастых зверька, а лес огласил визг, полный ужаса и паники. Тсуна удивленно покосился на зависшую в воздухе девушку в монашеском рубище, сжавшуюся в комок и поднявшуюся к кронам деревьев, а затем, стараясь подавить смех, погнал мышей прочь от своего временного пристанища. Грызуны разбежались, испугано пища и изо всех сил перебирая крохотными лапками, а Тсуна крикнул:
— Всё нормально, они ушли, спускайся!
— Гадость… — пробормотал дух и пошел на снижение, а Савада рухнул в траву и, опустив ладони в воду, простонал:
— Когда же мы дойдем? И чего эта дорога всё никак не закончится?
— Если идти напрямик, можно добраться до города гораздо быстрее, но ты не выдержишь: по пути не будет ни единого ручья, а из-за того, что этот путь идет в низине, там сейчас чуть ли не болото — идти по нему будет каторгой. Поэтому пришлось прокладывать путь по возвышенности, с заходами к источникам воды. И кстати, ты даже не выскажешь всё, что думаешь о моей боязни этих мерзких, гадких грызунов? — Лия передернулась от воспоминания о мышах, а Тсуна чуть удивленно на нее посмотрел и, рассмеявшись, ответил:
— Я сам часто чего-то боюсь, почему я должен тебя в трусости обвинять? Мне, конечно, смешно было, что ты так мышек испугалась, они же милые, — девушка снова передернулась, — но мало ли, кто чего боится? Издеваться я не буду точно, извини, что рассмеялся.
— «Смелость — это сопротивление страху и контроль над страхом, а не отсутствие страха». Это сказал Марк Твен, — устало вздохнув, сказала девушка и присела у ручья. — Нет людей, которые вообще ничего не боятся, но трусами можно назвать лишь тех, кто не пытается взять верх над страхами, а потворствует им. Я трусиха, потому как не могу и не хочу бороться с этим страхом: мыши — это единственное, что меня вгоняет в панику, и перебороть ее я не в состоянии. Моя бы воля — истребила их всех, чтоб ни единой твари не осталось, — в голосе девушки проскользнула странная, беспощадная нотка, и Тсуна удивленно на нее покосился. — Но я ничего не могу поделать ни с этими гадкими грызунами, ни со своим страхом. Да и не горю желанием от него избавляться: для этого придется столкнуться со страхом лицом к лицу, причем не один раз, а я на это не согласна. С тобой всё иначе: ты хоть и боишься, но перебарываешь себя и делаешь то, что нужно, по крайней мере, по большей части. Так что трусом тебя назвать с точки зрения Марка Твена нельзя, ведь ты умеешь преодолевать свои страхи. Только знаешь, страх преодолеть куда проще, чем искушение, но это так, лирическое отступление.
— Не знаю, я как-то о таком не задумывался, — пробормотал Савада, уставившись на воду. Краска, прилившая к щекам, сходить не желала, и Страж усмехнулась — она прекрасно знала о любви Тсуны к самокопанию и попыткам поверить в характеристики Реборна, кои тот щедро сыпал на голову ученика. Вот только еще Лия знала, что Савада отчаянно не желает быть «бесполезным глупым тунцом», а потому смущенный румянец и растерянный ответ на похвалу говорили ей не о том, что Тсуна и впрямь не задумывался, трус он или храбрец, а о том, что ему льстят озвученные кем-то слова поддержки и одобрения. И Страж усмехалась. Не реакции Савады на ее длинную речь, а отсутствию таковой на куда более важное дополнение — на слова о том, что искушения порой слишком сильны, чтобы их преодолеть…
— А ты подумай, мозг человеку для того и дан, чтоб размышлять. Отчасти, конечно, но и пренебрегать одной из основных функций не стоит — порой удивительные результаты получаются.
Савада на язвительные слова лишь горестно вздохнул и, пошлепав ладонями по холодной ключевой воде, встряхнулся. Ледяные брызги привели его в состояние относительной боевой готовности, но отправляться в путь прямо сейчас он не хотел: усталость пересиливала желание оказаться дома. А потому еще пятнадцать минут парень отдыхал, перекидываясь с духом ничего незначащими фразами, и лишь набравшись сил, двинулся в путь.
Солнце вошло в зенит и нещадно жгло землю, а заодно и всех живых существ, и Савада даже слегка позавидовал спутнице, не ощущавшей ни духоты, ни усталости, но ее бледное, осунувшееся лицо, выпирающие кости и запавшие глаза, под которыми залегали страшные тени, прогоняли это глупое чувство и заставляли парня сочувствовать странному, почти живому существу, постоянно мучившемуся от голода и неспособному его утолить.