— Тсуна-кун, да что же это?.. — причитала Киоко, доставая из комода платок и вставая перед другом на колени. — Что случилось? Скажи, пожалуйста…
Она протянула руки к искалеченным пальцам Савады, но стоило лишь осторожному прикосновению обжечь израненную кожу, как он отпрыгнул от девушки, как от огня. Отползая к стене, Тсуна повторял одно и то же, снова и снова, как заведенный. Будто механическую игрушку заело на одной фразе.
— Не надо, испачкаешься, не надо, испачкаешься, не надо, испачкаешься…
И Киоко поняла, что произошло что-то ужасное. Только вот испачкаться она не боялась.
— Тсуна-кун, я не боюсь, — печально улыбнулась она и, подойдя к врезавшемуся в стену, но продолжавшему пытаться отползти парню, снова встала перед ним на колени. — Не оставляй меня, слышишь? Ты же обещал меня защищать, поэтому… позволь мне хоть раз тоже тебя защитить?
Тсуна замер. Мысли путались, где-то на краю сознания вспыхивали яркие блики, будто огонь на конце спички, а коралловый дождь всё падал, падал и падал, переполняя разум безумием. Истерика вышла из-под контроля.
— Не надо! — закричал Тсуна не своим голосом, когда его руки снова коснулась она — та, кто не должен был прикасаться ко всей это грязи. — Не трогай меня, я грязный! Испачкаешься! Так много крови, так много, не подходиииии!…
Страшный вой на одной ноте и удар затылком о стену. Карие глаза закатились, но по щекам не скатилось ни единой слезинки. Их высушила паника — еще там в подвале. И отвращение к самому себе. А в следующую секунду Тсуну крепко обняли, и его тело словно прижгли раскаленным железом — дюйм за дюймом боль пронзала каждую клеточку кожи, которой дарили незаслуженное ею тепло.
— Нет, Тсуна, не говори так, ты не виноват, ты ни в чем не виноват… Я же знаю, ты очень добрый, ты никому не желаешь зла… Что бы ни случилось, ты не виноват…
Он пытался вырваться, захлебываясь воздухом и ощущая, что тонет. Но его не отпускали, и слабые, нетренированные руки, вдруг ставшие на удивление сильными, не позволяли человеку, победившему десятки сильнейших врагов причинить себе еще больше боли. Киоко крепко обнимала его, прижимая к себе и не позволяя снова удариться затылком о стену, шептала что-то бесполезное, но такое нужное сейчас, и боялась лишь одного — что он ее не услышит.
— Тсуна, пожалуйста, пожалуйста, не причиняй себе боль…
Ее не услышали. Савада резко дернулся в сторону и Киоко буквально повисла на нем, изо всех сил стараясь удержать парня, растерявшего всю свою силу в безумном желании исчезнуть. Он чуть не упал, но она заставила судорожно дергавшееся тело выровняться вновь, притянув его к себе за шею, и Тсуну качнуло в другую сторону. Ее губы случайно скользнули по его щеке, и слова, сорвавшиеся с них в этот момент, что-то изменили.
— Пожалуйста, не оставляй меня, Тсуна! Ты же обещал… Слышишь?..
Он обещал. И он ее услышал.
Алое марево перед глазами начало рассеиваться, огонь уже не горел так ярко, дождь перестал хлестать по щекам горячими, вязкими, отвратительными каплями. Словно кран перекрыли. А может, просто наложили жгут на вену?..
Хриплое горячее дыхание сорвалось с пересохших губ. Тело разом обмякло, словно из воздушного шарика выпустили весь воздух. Тсуна не заметил, как буквально повис на всё еще отчаянно прижимавшей его к себе девушке. И мысли, разом исчезнувшие, оставили в голове сладкий вакуум — такой желанный, такой нужный, готовый принять в себя первое, что услышит.
Киоко судорожно улыбнулась, и ее губы задрожали. Ладони осторожно скользнули вверх и начали бережно и очень нежно поглаживать спутанные волосы и странно обмякшую спину друга — но друга ли? — затянутую в насквозь пропитавшуюся потом белую рубашку.
— Не кори себя, я же знаю, ты очень хороший, Тсуна… — тихий шепот и мерные движения ладоней. Так тепло… — Ты всегда помогаешь всем вокруг. Ты никому не желаешь зла. Ради друзей ты готов на всё: себя не пожалеешь, а нам поможешь. Это главное, слышишь?
Он слышал.