— Диана, я буду смеяться как ты? — тихо спросил Клаус.
— Да, дорогой.
— И тогда я смогу отправиться в Мексику, — он усмехнулся. В два шага преодолев расстояние до девушки, немец сжал ее горло и, заглянув в невеселые, полные мрачного фатализма глаза, прошептал: — Я стану призраком и отправлюсь смеяться на Дне Мертвых. Если же нет, я буду смеяться в Аду. Вечность. И Мексика придет ко мне туда. Мексиканские католики ведь наверняка попадают в один котел с немецкими. Мы будем вечно праздновать наш день. Смехом.
— Я знаю, дорогой, я знаю. Потому что ты никогда не сдаешься, — она ласково провела ладонью по его волосам — неидеальным, растрепанным, неправильным — и улыбнулась.
— Мы никогда не сдаемся, — рассмеялся Хоффман и подошел к зеркалу. Камин весело потрескивал, стремясь соответствовать людям, всегда смеющимся рядом со смертью. Зубья изящного гребня прокладывали тонкие дорожки между мягкими соломенными волосами. Разравнивая, приглаживая, укладывая паутинку к паутинке, зубцы скалились, выжидая момент, когда можно будет вонзить клыки в незащищенную плоть. Но Клаус Хоффман всегда был настороже. И его руки не допускали ошибок.
В дверь негромко постучали. На вопрос, кто там, заданный без отрыва от зеркала, пригревшегося в тепле камина, был получен ожидаемый ответ: пришел один из помощников, состоявший в «ближнем кругу», и бывший почти доверенным лицом. По-настоящему доверял немец только Диане.
Дверь плавно распахнулась, женщина не сдвинулась с места. Черное дерево, словно нож в масло, проникло в белое платье. Вспороло щиколотку, голень, бедро и запястье, вошло в брюшную полость, пересчитало все зубы. Диана улыбалась, как мексиканский сахарный черепок.
— Шеф, Девятый босс Вонголы спрашивал, возможно ли как-то замять шумиху вокруг наследника. Вы не давали ему прямого ответа, так что он всё еще надеется купить опровержение слухам. Поговорите с ним в следующий раз?
— Конечно, — бросил Хоффман, проведя кончиками пальцев по идеально приглаженным вискам. Гребень лег на камин, и мужчина, холодно усмехнувшись, дал неожиданный для помощника ответ: — Я поговорю с ним, но от сделки откажусь. Его деньги против уничтожения мальчишки? Выбор очевиден. Этот Савада мне мешает. Он слишком много копает. Ему надо заткнуть рот. Поэтому свяжи-ка меня с Девятым, а затем с Десятым. Хватит с меня хождения вокруг да около. Савада не понимает намеков. Пора бы бросить ему открытый вызов.
— Шеф, Вы уверены? Девятый предлагает огромные деньги! — Брови помощника, казалось, готовы были взлететь к потолку, а глаза так и норовили вылезти из орбит. От прибыли Клаус Хоффман прежде никогда не отказывался. Даже если возникала угроза его жизни.
— Ты собираешься спорить? — Всё та же усмешка, всё тот же довольный прической взгляд, обращенный на зеркало. И ледяной голос, вызывающий мурашки даже на спинах бывалых солдат.
— Нет, сейчас свяжу Вас с ними… Разрешите идти?
— Конечно, — и снова елей, патока и масло. Ни грамма холода. Сплошной обман.
С легким поклоном мужчина покинул гостиную загородного дома хозяина и бегом кинулся выполнять поручение. Он слишком хорошо знал, что скрывается за доброжелательным тоном босса. А еще он знал, что Хоффман не любит пачкать руки, и потому всегда придумывает изящные, беспощадные способы избавиться от неугодных людей, не вмешиваясь лично. Почти.
— Оу, так ты решил уничтожить малыша Саваду? А я думала, тебе важнее прибыль, — подколола женщина напарника.
— Дорогая моя Диана, он начал рыть в верном направлении. Так что ты отлично понимаешь: нам нужно заткнуть его.
— Безусловно, но тебе ведь необходима срочная операция…
— Это подождет, — Хоффман усмехнулся, и зашедшая ему за спину женщина, не отразившаяся в зеркале, начала неспешно массировать напряженные плечи. — Нам сейчас нужно избавиться от этого парнишки. Точнее, у меня есть к нему дело, способное принести огромную выгоду нам обоим, и я надеюсь с ним договориться. Но если он откажется сотрудничать, ты знаешь, что будет. Придется продумывать очередной многоходовый план по стиранию неугодных с лица земли, однако я уже сейчас могу пообещать тебе интересное зрелище.
— О, я люблю твои Дни Мертвых, дорогой! — с нескрываемым восторгом ответила Диана, всё сильнее сжимая цепкие, как лапки паука, пальцы. — Они даже ярче мексиканских!
— Потому что на них идут настоящие похороны, а не парады в честь давно ушедших, — рассмеялся Хоффман и обернулся.
Ее пальцы легли ему на шею. Его — с силой сдавили давно мертвое горло. Она рассмеялась. Ей нравилось переживать собственную смерть снова и снова, особенно от рук человека, как никто другой понимавшего ее. Понимавшего девочку, в десять лет переворачивавшую изувеченные трупы, чтобы вытащить из-под них целебную траву. Девочка тогда не обращала внимания на кровь, ей было всё равно. А позже, умерев от рук спартанских воинов, пришедших в ее деревню, девушка полюбила алый. Полюбила наблюдать за тем, как капля за каплей рубиновый дождь вычерчивает одно имя за другим на надгробиях. Она ненавидела людей. Как Лия, Ребекка и Вольфрам. Но, в отличие от них, она любила причинять людям боль.