— Добро пожаловать в Банглтоп, барон, — проговорил тревожным голосом Де Герберт, когда его наниматель вышел из кареты.
— К черту «добро пожаловать», обед давайте! — несколько бесцеремонно рявкнул барон.
Личный секретарь приметно растерялся.
— Гм! Всенепременно, дражайший барон, будет исполнено, только… собственно… не располагаю ничем, кроме жестянки с омаром и яблок.
— Что, во имя Чосера, это значит? — взревел Банглтоп, большой поклонник отца английской поэзии, ибо пример Чосера[10] убеждает нас в том, что великим человеком можно сделаться и не владея в совершенстве правописанием, каковое положение вещей барона вполне устраивало, поскольку, подобно большинству аристократов, его современников, в орфографии он был не силен. — Вы ведь известили меня, что кухарка у вас есть?
— Известил, барон, но дело в том, что ночью — а точнее, нынешним утром — она ушла.
— Полагаю, еще один случай прощания по-парижски? [41] — Барон фыркнул и злобно топнул ногой.
— В том же роде, только прежде она получила жалованье.
— Жалованье? — вскричал барон. — Жалованье! Да с какой же стати? За какие такие заслуги? За красивые глаза?
— Нет, барон, за работу. За три обеда.
— Отлично, вот вы ей и заплатите из своих дополнительных доходов. Мне она не готовила ничего, и я ей платить не буду. Отчего, по-вашему, она ушла?
— Она сказала…
— Плевать, что она сказала, сэр, — оборвал Банглтоп Де Герберта. — Когда я начну интересоваться кухонными разговорами, я вас об этом извещу. Мне нужно знать ваше мнение: почему она ушла?