Оно не почувствовало, как это произошло. В этом сумеречном космосе примитивных инстинктов, которые и ограничивались–то всего лишь голодом да болью, не изменилось ничего. И все же перемены произошли. Прежде оно было всего лишь паразитом, питающимся чужими соками, созданием, не способным ощутить ничего, кроме голода и желания разрастаться.
Теперь же оно стало убийцей.
Домик стоял на краю аккуратной, словно проведенной циркулем, поляны, и если бы Макмадок не показал на него рукой, то, вполне возможно, что мы бы прошли в двух шагах от него, так и не заметив. Собственно говоря, от домика остались одни лишь развалины. Крыша местами провалилась, а некоторые окна представляли собой лишь темные дыры, давным–давно лишившиеся стекол, но эти заброшенные руины показались мне райским уголком. «Ну, теперь хоть крыша над головой есть, — решил я, — будет, где укрыться от ледяного ветра».
— Там, позади, имеется сарайчик, — сообщил Макмадок, когда мы остановились у дома и стали осторожно ссаживать Рольфа. — Можете поставить туда лошадей. — Он посмотрел на лес. — И дверь хорошо закройте, — предупредил он. — А то уйдут, и поминай, как звали. Хотелось бы мне знать, чего это они так с ума сходят.
Я увидел, что Говард при последних словах вздрогнул, как от удара, но сделал вид, что не заметил этого. Макмадок поспешил в дом, а мы кряхтя потащили туда Рольфа. Я слышал, как Макмадок возится с дверью, потом в проеме замерцал бледно–желтый цвет.
— Я так и думал, что мы здесь и лампу найдем, — донесся до меня его голос. — Когда будете входить, смотрите себе под ноги — тут полно разной ерунды набросано.
Разной ерунды — слишком слабо сказано, как подумалось мне секунду спустя. Дверь вела не в коридор, а непосредственно в довольно обширное помещение, в глубине которого находилась ведущая наверх лестница и пара дверей, повисших на петлях, которые вели еще куда–то, а пол был так захламлен, что и шагу нельзя было ступить, чтобы обо что–то не споткнуться.
Макмадок, торжествующе улыбаясь, с керосиновой лампой в руках, указал на полуразвалившуюся кровать о трех ногах, на которую вместо покрывала были наброшены какие–то лохмотья, и с довольно ехидной улыбкой наблюдал, как мы с Говардом укладывали на нее Рольфа и при этом демонстрировали чудеса ловкости, чтобы не споткнуться об эту рухлядь, именуемую мебелью, и не сломать себе шею.
Говард тут же поспешил на улицу, чтобы помочь слезть с лошади миссис Уинден и отвести лошадей в сарай, а я тем временем постарался уложить Рольфа поудобнее и накрыл его вместо одеяла попавшим под руку тряпьем.
Макмадок какое–то время молча наблюдал за моими манипуляциями, потом подошел к кровати, покачал головой и, отшвырнув в сторону лохмотья, стал расстегивать свою непромокаемую моряцкую куртку.
— С него надо снять мокрую одежду, — с укоризной в голосе произнес он. — А то еще, не дай бог, схватит воспаление легких. Если уже не схватил.
Мы раздели Рольфа. Макмадок велел раздобыть здесь что–нибудь, что могло бы служить одеялом, и мне удалось отыскать пару каких–то ветхих, изъеденных молью и мышами пледов и целую кучу какого–то тряпья, от одного запаха которого меня едва не вырвало. Все было затверделым и холодным, но все ж лучше, чем насквозь промокшая одежда Рольфа. Я отдал все свои трофеи Макмадоку, и тот весьма профессионально принялся укутывать раненого. Когда он закончил, бедняга Рольф стал неотличим от мумии, а воздухе распространился тяжелый запах полуистлевшего тряпья.
— Не очень красиво, конечно, — пробормотал Макмадок. — Но так–то лучше. Ваш приятель — парень здоровый. Если его эта горячка не сведет в могилу, он выдюжит.
— А вы, случаем, не врач? — осведомился я.
Макмадок рассмеялся блеющим смехом.
— Врач? — повторил он. — Я? Да перекрестись ты! Откуда? Но когда тебе раза четыре сунут ножичек между ребер, тут уж поневоле кой–чему научишься, разве не так? — Внезапно лицо его стало серьезным. — Мне жаль, что вашему другу так досталось, парень, — сказал он. — Понять не могу, что это на людей нашло.
Я махнул рукой.
— Ничего, — ответил я. — Вы за них не в ответе, Лон. Вы тоже там были?
— В порту? — Он уставился на меня так, словно я предложил продать в рабство его мать. — Нет, не был. Но наслышан, что там творилось.
— А если бы и были — какая разница? — раздался вдруг чей–то голос у двери. Присмотревшись, я увидел Говарда и миссис Уинден. Я и не заметил, как они вошли. Говард кое–как прикрыл дверь и, поднеся ладони ко рту, стал дышать на них.
— Действительно, какая разница? — повторил он, подходя поближе. — Люди эти не виноваты в том, что делали. — Он подошел к Макмадоку и, пристально посмотрев на него, вздохнул. — И боюсь, что это еще не кончилось, — пробормотал он. Но эти слова были уже адресованы мне.
Но ответил Макмадок:
— Я даже и не знаю в точности, что там произошло, — сказал он. — Весь город будто белены объелся. Все эти истории… — Он осекся, помолчал и бросил взгляд на Говарда. — Мне очень жаль.
Говард улыбнулся.