Безумием сияли яркие глаза бойцов, противно воняли горелым ожоги на их груди, нанесённые во имя Неназываемого, призрачным огнём сияли освящённые клинки. Первыми же шли трое избранных, облачённых в багровые доспехи, бойцы-смертники, призванные пролить реки крови и сокрушить неверных.
Воалус ещё не привык к тому, что в сердце торчит клинок Неназываемого, и именно пульсация рокового лезвия поддерживает в нём жизнь. Он старался не задумываться, можно ли назвать это жизнью, как и о том, что в вечерний круг крови клинок извлекут из него, и даже такая иллюзия жизни покинет мёртвое тело. В руке — чудовищный священный меч, жуткое тяжёлое оружие, позволяющее рубить камни и раскалывать зачарованные доспехи. Ещё вчера он с трудом поднял бы его двумя руками, а сегодня почти не замечает его веса.
Справа от него шёл безумный однорукий старик, размахивающий огромным кремневым топором. Когда-то именно этим топором вождь мелкого племени отрубил правую руку воину атланту, за насилием забывшему осторожность. То племя вырезали его друзья. Много лет калека совершенствовал примитивное оружие, пропитывая его магией и мечтая о мести. Нож Неназываемого в сердце был для него подарком судьбы, ведь до заката у него хватит сил на самую роскошную месть.
Слева шагал совсем ещё молодой атлант, неудачник, не преуспевший ни в бою, ни в магии. Третий сын небогатого торговца, слишком жалкий, чтобы вырвать у хватких братьев причитающуюся долю, слишком нелепый, чтобы его искусство кого-нибудь заинтересовало, слишком обычный, чтобы добиться интереса от любимой женщины. Он желал хотя бы героической смертью доказать, что его жизнь хоть чего-либо стоила, и Воалус презирал его за это. Сопляк не владел никаким оружием, и потому сейчас шёл в бой со спешно переделанной палицей, требовавшей больше силы, чем умения.
Больше храбрецов не нашлось, и даже псы войны, отправляющиеся с ними в бой, не хотели умирать, рассчитывая уцелеть за спинами избранных.
Дикари не были подготовлены к бою. Они уже два дня штурмовали белые стены, и просто не могли поверить, что вновь нашлись безумцы, решившие сражаться в поле.
Первая атака была сумбурной и неорганизованной. Опьянённые ненавистью дикари накатились волной, рассчитывая смять атлантов массой, вломиться через распахнутые ворота и устроить долгожданную резню. Они рвались к закупорившим ворота псам войны, не обращая внимания на троих избранных, вышедших к ним навстречу, за что и были наказаны. Чудовищное оружие избранных порхало и разило в мёртвых руках, собирая обильную жатву. Лишь жалкая струйка дикарей смогла прорваться мимо сопляка, неуклюжего и медлительного даже в посмертии, но псы войны легко разобрались с равным количеством полуживотных.
А дальше были кровь и смерть. Ведомые полукровками, дикари накатывались волна за волной, не в силах сокрушить бессмертных воинов. Магия не действовала на них, сильнейшие бойцы отлетали как котята, хитрые и быстрые пигмеи не могли сравняться в скорости с избранными. И даже когда бесчисленные копья и клинки умудрялись нанести рану, кровь не текла из мёртвых тел, и боль не отвлекала безумных демонов.
Левый довольно быстро вышел из боя. Гигант-полукровка повис на чудовищной палице и умудрился вырвать её из неумелой хватки. Сопляк ещё несколько минут сопротивлялся, голыми руками разрывая тела и раскалывая черепа, выхватывая хрупкое примитивное оружие у врагов и ломая его о второго — третьего врага. Воалус и старик были заняты своим делом, и увидели только, как неудачника утаскивают псы войны по частям, третью отряда заплатившие за эту возможность. Изрубленное, изувеченное тело, тем не менее, что-то вопило и трепыхалось.
Старик держался гораздо лучше. Топор вихрем кружился вокруг него, далеко разбрасывая во все стороны части нападающих, сплошным потоком рвущихся прямо на смертоносное оружие избранных. Солнце уже стояло в зените, когда сзади сумел подобраться низкорослый полукровка и трофейным мечом нанести роковой удар. Вторая рука старика отлетела далеко в сторону, так и не отпустив кремневый топор. Безрукий почти дошёл до города, пробивая себе дорогу пинками, пока и ноги не были изрублены врагами.
Ради этого тела дикари даже не стали связываться с псами войны, позволив уволочь второй неупокоенный обрубок за ворота. Вокруг Воалуса сомкнулось сплошное море ненависти. Ему приходилось двигаться, чтобы не увязнуть в изрубленных телах. Он применял всё своё умение — и лишь несколько царапин появились на нём, и каждая была оплачена смертью нанёсшего её храбреца. Ярость всё нарастала, пока не затмила глаза кровавой пеленой, и Неназываемый смеялся от восторга в своём мрачном святилище.
Первым вновь осознанным впечатлением было огромное, кроваво-красное солнце, почти касающееся моря. Под ногами было несколько изуродованных трупов, измочаленных до неузнаваемости. День закончился, а бой отгремел ещё раньше.