– Он уже совсем тронулся.
– Угу, – сказала Дана.
– Зато он сможет стать даже миллионером.
– Угу.
Они пошли наверх и остановились в конце короткого коридора у своих комнат.
Окошко выходило на улицу, и Мелисса выглянула туда и заворчала:
– Видишь?
Дана выглянула, увидела пару рабочих, чинящих вывеску над большими двойными
дверьми старой церкви. Мелисса отодвинула штору, чтобы лучше рассмотреть.
– «Церковь Чистого света», – прочитала она. – Похоже, хиппи перешли к действиям.
Круто, – она отпустила занавеску. – Эй, хочешь побыть в моей комнате? Можно
выпросить у мамы китайскую еду, будем смотреть плохие каналы.
– Мне нужно делать домашнее задание.
– Можно делать ее и смотреть. И тебе нужно отдохнуть. У тебя опухли глаза.
– Просто устала.
– Ага.
Дана обдумала это.
– Возможно. Сегодня был кошмар. Думаю, мне нужно немного отвлечься.
– Хорошо, – сказала Мелисса. – Идея была моя, так что первую программу выбираю
я.
ГЛАВА 13
Комната наблюдения
23:03
– Он сегодня в ударе, – сказал Малкольм Герлак.
В маленькой комнате был и другой мужчина, техник по имени Дэнни, он не говорил,
но издал согласный звук. Комната была темной, ее озаряло только сияние дюжины
маленьких цветных экранов. На каждом экране показывали в прямом эфире разные части
города, там были драмы. Было ясно, что никто из людей на экранах не догадывался, что
их снимают. Это было часть процесса. Они тяжелым путем узнали, что осознание того,
что за ними следят, ограничивало людей. Им нужна была искренность.
Они следили.
На одном экране мальчик двенадцати лет сидел на полу ванной, обхватив руками
голову, слезы и сопли текли по лицу, грудь вздымалась, он всхлипывал, колотил ногами
по полу в панике. Перед ним было мокрое полотенце для рук. Порой мальчик поднимал
голову и смотрел и такой яростью, словно пытался ударить полотенце взглядом.
– Двигайся, – прорычал он, но в его голосе была нотка мольбы. Отчаяния и страха.
Полотенце не двигалось.
Почти никогда.
На другом экране семнадцатилетняя девушка лежала на кровати. Она была в толстых
зимних штанах, куртке и шерстяных варежках. Ее тело резко содрогалось на каждом
пятом ударе сердца. Свет в комнате не горел, но скрытая камера улавливала температуру,
было видно облачка пара, вырывающиеся из ее рта. Отражалась температура. Когда
девушка надела куртку, было шестьдесят девять градусов. Теперь было двадцать один.
Еще спазм, и шкала упала на двадцать.
На третьем экране светловолосая девочка сидела на полу спальни и смотрела на
зеркало во всю стену. Она была в полосатой пижаме, ее волосы были стянуты в хвостики.
В зеркале было видно мальчика такого же телосложения, но его волосы были
черными, кожа бледной. Когда девушка улыбалась, он тоже улыбался. Когда она моргала,
он моргал. Когда она склоняла голову и плакала, он тоже так делал.
Мужчины в комнате переглянулись. Вчера в зеркале была китайская девочка. На
прошлой неделе – взрослый с русскими чертами.
На четвертом экране подросток сидел за столом и делал домашнюю работу. Он
работал с логарифмической линейкой и калькулятор. Книги и бумаги были вокруг него,
он яростно писал.
Камера показывала его глаза. Они были черными. Без зрачков и радужки, без белков.
Просто тьма. Он не смотрел на бумагу, он смотрел вперед, ни на что не глядя. Его ручка
двигалась быстро, он заполнял страницу за страницей аккуратным почерком. Порой там
были исчисления, эксперты Синдиката были в этом уверены. Остальное? Какая–то
математика, но не известная людям. Странные символы появлялись среди чисел и
формул. Те символы знали все эксперты организации, так было с тех пор, как первый
корабль разбился в Розуэлле.