– Круто, – убедила она его. – А что? Насчет сочинения по лабораторной?
– Нет, – голос его вдруг стал увереннее. – Я насчет того, о чем мы говорили за
обедом. О Мейси и остальных.
– А что с ними?
– Ты была заинтересована.
– Да.
– В отчетах, я имею в виду.
– Ах, – сказала она, понимая. – И?
– Они дома, – сказал Этан. – У дяди свой архив. Все в его столе.
– И?
– У меня есть ключ.
Дана смотрела в пространство, накручивая провод на палец.
– Ты еще там? – спросил он.
– Да.
– Когда дядя Фрэнк завтра будет на работе, – сказал Этан, – мы сможем… не знаю…
заглянуть?
– Да, – снова сказала она, напряжение в голосе ее удивило.
– Уверена?
– Абсолютно. А что твои родители? – спросила она.
Пауза.
– Мамы нет, а папа много работает. Он дома не бывает.
– О, – она не знала, что еще сказать. Тон Этана не приветствовал комментарии.
– Значит, завтра, – сказал он. – У нас полдня, но я могу задержать парней из клуба
науки. Если хочешь с ними встретиться.
– Определенно, – сказала Дана.
– Мы встречаемся в лаборатории химии после последнего урока. Мы быстро, ведь
школа закроется рано, но полчаса на разговор у нас будет.
– Хорошо, – сказала Дана. – Там и встретимся. И, Этан…?
– Да?
– Спасибо, – сказала она.
– За что?
– За то, что не относишься ко мне, как к психу.
– Я никогда не буду, – сказал он и закончил разговор.
Дана медленно вернулась в комнату, думая обо всем, что случилось сегодня. Этой
ночью ей не снились ангелы или дьяволы. Но сон был страшным.
Дане снилось, что ее сердце было в огне.
Во сне она лежала на голом холодном полу в пустом здании. Церковь. Высокие
комнаты с витражами были разбиты, паутина висела среди обломков досок. Дана лежала
на полу, руки были раскинуты в стороны, а лодыжки сжаты. На миг она подумала, что ее
распяли, как Мейси. Но потом она ощутила жжение в груди. Раскаленное и тяжелое,
словно кто–то пронзил ее лучом чистого огненного света. Этот вас прижимал ее к полу.
Она ощущала, как в ней горел огонь, но, когда подняла голову, не увидела дым или
пламя. Ее пижама не была повреждена, крови не было.
Но боль…
Хуже Дана еще не ощущала, наяву и в кошмарах. Боль была такой сильной, что она
даже не могла кричать. Крик не выразил бы эту боль. Она лежала, стиснув зубы, мышцы
напрягались, а разум горел вместе с сердцем.
А потом жжение запульсировало, растянулось с яркостью солнца. Боль поглощала
ее, сжигала все в пепел.
Она вырвалась из сна, обнаружила голос и закричала от боли. Она была на полу у
кровати, одеяло запуталось в ногах. Грудь все еще жгло. Дана выбралась из одеял, они
отпустили ее, и она побежала в ванную, захлопнула за собой дверь. Она сорвала кофту,
чтобы увидеть, как сильно ее ранило.
Вот. Красное пятно, яркое, как от свежего ожога, в форме вспыхнувшей звезды, лучи
тянулись в стороны. Она, казалось, пульсировала жаром, светом, болью.
А потом угасла, пропала, забирая с собой ощущения, следы обожженной плоти.
Осталась только гладкая кожа.
Дана стояла там, прижавшись бедрами к рукомойнику, она склонялась к зеркалу,
чтобы рассмотреть кожу.
Ничего.
Дана прижалась к стене ванной. Она съехала и сжалась там, дрожа.
– Что это? – спросила она у пустой комнаты.
Никто ей не ответил.
Она долго поднималась на ноги, хватаясь за рукомойник и ручку двери. Она умыла
лицо, пошла, шатаясь, в спальню и упала для молитвы. Но слова молитв казались ей
неправильными, неуклюжими.
Дана забралась в кровать и молила бога, вселенную, кого–нибудь дать ей поспать без
снов. Даже без хороших. Только тьма и умиротворение.
И она уснула.
Но сон снова был. В этот раз ей снилось, что она мертва. Что она умерла во сне. Ей