Спустя минуту безуспешных попыток разобраться с невероятно сложной конструкцией платья, я бросила эту затею и просто надела на себя нижнюю сорочку. Она была слишком тонкой, но, по крайней мере, укрывала меня. Нырнув под кровать и вытащив туфли женщины, я села, уставившись на них в раздражении. Значит, высокие каблуки не были современным изобретением. У меня не укладывалось в голове, как женщины в течение многих столетий выносили эти орудия пытки.
- Ты позволишь мне помочь тебе, dulcea ţă? - Мирча протягивал мне платье переливчато-синего цвета, которое, по моему мнению, чуть раньше было надето на женщине. – Прошло много времени с тех пор, как я играл роль горничной леди, но полагаю, что не забыл навыка.
Взгляд моих прищуренных глаз охватил его полностью. Я могла держать пари, что он в состоянии сделать это. За пятьсот лет Мирча навряд ли смог бы припомнить все будуары, в которых побывал.
- Ты забываешь, - говорила я ему, пока он помогал мне натягивать платье, - что существуют и другие возможности вернуться в это время, даже если сивилла умрет.
Тепло его рук согрело мне плечи, когда он потянул платье на место. Поправив глубокое декольте, его пальцы чуть дольше необходимого задержались на обнаженной коже.
- Пифия стара и больна, Кэсси. Она не проживет долго. - Я изучала его лицо, и оно выражало нежность и непримиримость одновременно. Мирча желал убедить меня в своей правоте, а не слушать мое мнение. Он уже решил, что необходимо сделать — найти сивиллу, убить ее и вернуться домой. Это было в высшей степени практично и абсолютно хладнокровно.
- Но я буду жива, - напомнила я ему. - Или ты планируешь убить меня тоже, после того, как Раду будет спасен?
Синие, не принадлежащие Мирче, глаза расширились от изумления, но им не хватало наивности Луи-Сезара. Его руки развернули меня так, чтобы добраться до шнуровки сзади платья.
- Я уже говорил тебе, dulcea ţă; ты - моя. Так было, начиная с того времени, как тебе исполнилось одиннадцать. И так будет всегда. И никто не причинит вред тому, кто принадлежит мне. Я даю тебе слово.
Это ужасно походило на речь Томаса. Я, конечно, понимала, что именно так он расценивает меня. Как любой мастер видит человеческого слугу, принадлежащего ему. А поскольку я была полезна, то считалась дорогостоящей собственностью, но на этом все. Но мне все еще тяжело было слышать это, произнесенное столь категоричным тоном.
- А если я не хочу кому-либо принадлежать? Что, если я хочу сама решать, что мне делать?
Мирча снисходительно поцеловал мою макушку.
- Я не смогу гарантировать тебе безопасность, если не буду знать, где ты. – Зашнуровав платье, он перевернул меня и поднес мою руку к своим губам. Его глаза горели ярче свечей в комнате. – Ты же понимаешь, что у тебя нет выбора?
Я прекрасно пронимала. Я знала, что мне светит жизнь раба одного из Кругов, Сената или непосредственно Мирчи. Чтобы он не говорил об уважении и влиянии, которые принесет мне власть, правда состояла в том, что я никогда не буду для них чем-то большим, чем пешка. Если я стану Пифией, то никогда не обрету свободу. Проклятье. Я надеялась, что метафизический секс не считается.
- Да, конечно. - Я сидела на кровати, пока он, удерживая мою ногу рукой, натягивал на нее один из длинных белых чулок женщины. Я позволила ему полностью одеть меня, размышляя как мне спасти сивиллу, прекрасно сознавая, что спорить с ним бесполезно. Мне нужно было избавиться от него на время, чтобы я смогла найти ее и выяснить, добровольно она участвует в этом или нет. Иначе очень практичный вампир, который находится рядом со мной, просто убьет ее. И хотя это решило бы проблему, я не думала, что смогу спокойно жить с таким грузом на совести.
Когда он натянул последнюю подвязку в место, меня внезапно осенило.
- Мирча, ты говорил мне, что Луи-Сезара обратил твой брат. Именно поэтому то, что мы сделали с Томасом, ничего не изменило. Вместо того чтобы быть проклятым на вампиризм семьей Франсуазы, он был просто превращен Раду, так ведь?
- Да, кажется, что нашему французу судьба не оставила выбора.