— Оставляйте, — вздохнул я, сообразив, что именно произошло. — Но, боюсь, что часов через десять он вернется к себе домой…
— Ура! — закричала феечка, кажется, совершенно пропустив мимо очаровательных ушек вторую часть моего высказывания. — Пушистик!!!
Меховой комочек спрятал зубы, сжался, и отступил в верхний дальний угол зала. Видимо, он осознал, что затискивания ему не избежать. А если не повезет, и у феечек найдется хоть одна ленточка… Накаркал. Ленточка немедленно нашлась.
Так что, когда мы выступили, над нашей походной колонной реяли феечки и пушистик, получивший гордое имя Ланголинг на розовом поводке, завязанным в бантик.
Однако перед выходом я обратился к Джонасу и его коллеге, Вальтеру, попросив их булавы. Мне было интересно: что получилось из заклинаемых мной предметов вооружения. Н-да. «Священная» булава полностью утратила волшебные свойства, превратившись обратно в обычное начальное оружие. А вот «Аура ужаса» превратилась в «Сгустившуюся ауру ужаса». Теперь булава отнимала у носителя не 2, а все 6 единиц Устойчивости к откату, делая для него колдовство практически не возможным. Зато и страх на того, кто не смог его преодолеть, то есть — того, у кого Ментальная выносливость или Устойчивость к магии были меньше 22 (моей Силы Магии на момент создания заклятья), накладывал штраф не в 2, а в 4 единицы урона, и отнимал единицу морали. Правда радиус этой ауры был настолько крохотным, что все вышесказанное относилось только к тому, кто атаковал носителя булавы в ближнем бою, либо подвергался атаке этой самой булавой. Но и так неплохо получилось. Для незамеченного в колдовстве еретика минусы зачарованной булавы будут не существенны, а вот Аура Ужаса — может спасти жизнь. Как построенная кузница произведет новую партию булав — надо будет попробовать еще раз. Аж самому любопытно, что получится.
До балки наша колонна, сопровождаемая порхающими и весело болтающими феечками, дошла спокойно. Зато, когда мы стали спускаться вниз, мне по спине как будто провели холодной и мокрой тряпкой.
— Всем смотреть в оба! — крикнул я. — Что-то у меня нехорошие предчувствия.
— Не бойтесь, милорд, — улыбнулся Фабрис. — Мы справимся. Волки у нас тут водятся разве что степные, ме…
Оборотень резко замолчал, потому как на дорогу вышел, неторопливо отряхиваясь от нацепившихся колючек, «мелкий степной волк». Мелкий. Совсем мелкий. Стоя на четырех лапах он был мне чуть меньше, чем по пояс. А с большинством феечек — был бы одного роста. «Ездовой волк — сеголеток», — в некотором офигении прочитал я.
Видимо, волчонок, точно так же, как и мы, не ожидал такой встречи. И поэтому замер на месте, вместо того, чтобы немедленно атаковать или отступать. Так что среагировать я успел первым.
— Парни! Стену щитов! — скомандовал я, зажигая «командный баф». — Девочки…
То ли волчонок просто никогда не встречался с двуногими, которые не бежали при виде его грозной пасти, то ли инстинкт самосохранения в ездовых волках был изжит как деталь ненужная и вредная, но вместо того, чтобы отступить, он прыгнул. К счастью, одна из воительниц успела не только просунуть свое копье между двумя парнями, но и упереть пятку копья в землю и наступить на нее, удерживая древко двумя руками. Охотничье копье, которыми были вооружены все воительницы, вошло в широкую волчью грудь по самую крестовину [5]. Может быть, в Казармах еретиков копья ладили ну очень крепко, а может — просто кости упали как надо, но древко затрещало, заскрипело и выдержало. И тут же на замершего, остановленного в прыжке волка обрушился первый удар булавы.
— Фейки! Не стрелять! — крикнул я феечкам, уже готовившимся атаковать сеголетка залпом стрел Хаоса. — Фабрис! Ко мне!
Оборотень, как, впрочем, и феечки, недоумевающе посмотрел на меня.
— Это — щенок. Где-то тут его папа и мама… И, боюсь, мы скоро узнаем: где именно!