Как известно, парижское высшее общество славилось серьезным отношением к искусствам. По крайней мере, они казались таковыми: любой мало-мальски состоятельный аристократ считал своим долгом не пропустить ни одной премьеры. Более того, многие возмущались и боролись за ограниченное число мест в ложах в театре, рассчитанном на две тысячи зрителей, требуя выставить все придерживаемые места на продажу. В действительности никого из богатых парижан особо не интересовал талант певцов или гений композитора, скорее, Опера служила витриной последней моды и украшений дам голубых кровей. Это было то место, где можно было и других посмотреть, и себя показать.
Поднимаясь вверх по главной лестнице к парадному входу, женщины придирчиво оглядывали остальных, мысленно оценивая фасон нарядов и украшения тех, кто стоял с ними на одной социальной ступени, откладывая каждый кусочек собранной информации, чтобы позднее подробно пересказать самые интересные и пикантные новости, перемывая кости в досужей болтовне. Грязные секреты летали туда-сюда среди толпы при каждом появлении новой кареты. Завистливые и мелочные ссоры то и дело вспыхивали меж владелицами наиболее дорогих платьев и украшений так же часто, как между теми, кто пришел своими ногами в выходном платье.
— Господи, во что вырядилось это мелкое ничтожество? Уж поверьте, если бы вырез ее корсета был еще ниже, туда бы заглянул Сатана собственной персоной, — безжалостно шептала своей спутнице одна юная аристократка, прикрываясь кружевным веером.
Женщина, с которой она говорила, рассмеялась и встряхнула головой, заставляя искриться бриллианты в ушах.
— В самом деле! Но мне кажется, ваш муж также наслаждается видом.
От ее комментария злобная усмешка юной аристократки увяла, превратившись в страдающий и сердитый взгляд. С щелчком захлопнув веер, она решительно подошла к невысокому лысеющему мужчине и буквально оттащила его от роскошной рыжеволосой женщины, с которой тот разговаривал. Мужчина и его жена прошли через открытые парадные двери, вполголоса осыпая друг друга упреками сквозь стиснутые зубы и взмахи веера.
Мужчины в толпе, как оказалось, были ничуть не лучше своих спутниц, хотя их тактика изучения себе подобных была гораздо менее заметной. Вместо того чтобы щебетать между собой о нарядах, они откровенно разглядывали женщин или обсуждали разведение лошадей для выездки. Те, кто держал под руку или в упряжи наилучшие образцы, были объектами черной зависти и скупой похвалы. Это был еще один вид соревнований, победа в которых повышала их статус, и здание театра служило прекрасным полем битвы.
Поэтому лишь немногие снобы, которые появились на сегодняшнем представлении, хоть в какой-то мере интересовались новой работой, ее неизвестным автором или странными слухами, бродившими по Опере. Сенсационные статьи в парижских газетах, повествующие о странных происшествиях и похищении сопрано, лишь добавляли увлекательности моменту, а наличие привидения просто придавало остроты болтовне перед началом спектакля.
Когда тени удлинились, к Опере подкатил простой черный экипаж, затерявшийся среди выстроившихся в ряд ярко разукрашенных карет. Не дожидаясь, пока экипаж займет надлежащее место, прямо перед главным входом из кареты проворно выскочил весьма привлекательный мужчина лет тридцати на вид; его ботинки ударились о камень мостовой с неподобающе громким стуком. Когда он повернулся, чтобы помочь выйти молодой леди, своей спутнице, его рыжеватые волосы до плеч сверкнули красным в последних лучах заходящего солнца. Многие из присутствовавших при этом юных дам, шокированные нетерпеливостью его прибытия, повернулись и посмотрели на него в изумлении; их осуждающие взгляды из-под нахмуренных бровей довольно быстро сменились оценивающими.