— Отныне я буду более осторожна. Просто буду сохранять дистанцию… просто буду дружелюбна, и ничего более. На самом деле это должно быть просто.
«Правда ведь, должно?»
========== Глава 16: Признания в зависти ==========
Был конец марта, но в пригородах Парижа зима еще не разжала свои объятия. Снег глубиной по колено волнами покрывал землю, ледяным океаном застыв во времени. Все вокруг заливал белый цвет, перекатываясь через каменные стены, окаймлявшие дороги, и покрывая ели вблизи коттеджа Донованов.
Тонкие цепочки следов неведомых животных пересекали открытый дворик между домом и маленьким хлевом рядом с ним, портя весь пейзаж. Человеческие ноги тоже оставили свой след на белизне. Следы путано прорезали маленький двор между домом, небольшим хлевом и крохотным замерзшим прудом в его дальнем конце, среди сосен.
Пруд — гладкий и спокойный — лежал позади дома, отражая холодный свет далекого солнца – его поверхность была испещрена белыми следами, оставленными хорошо заточенными лезвиями коньков. С того вечера, когда Эрик и Брилл танцевали в гостиной, прошел месяц: дни сливались вместе по мере того, как они все лучше узнавали друг друга.
Битва воль в доме заметно утихла. Коннер и Эрик стали относиться друг к другу куда лучше, способные обратиться к их общей любви к музыке, если возникала потребность пообщаться. Хотя втайне Эрик был все же уверен, что Коннер является исключением из рода человеческого. Никто не мог бы жить так открыто и весело. Беспечная натура Коннера тревожила — его постоянные улыбки сбивали с толку. Хотя глубоко скрытого в брате Брилл было больше, чем он выдавал: в этих улыбающихся глазах пылал яркий ум.
Брилл, хотя и более спокойная внешне, была почти столь же безнадежна, как и брат. Ее похожие на светильники глаза смягчала искренность или осторожная доброта, когда с течением времени ее натура медленно освобождалась от ледяной корки. Женщина исчезала каждое утро ровно в семь часов и возвращалась в три пополудни, оставляя дочь под присмотром своего безответственного братца или самого Эрика, практически незнакомца. А позднее даже Коннер не оставался дома — из-за концертного графика он временами уходил на целый день, оставляя Эрика наедине с Арией. Подобное доверие было уму непостижимо. Это было глупо. Это было приятно.
И все же Эрик не мог заставить себя доверять Брилл. Не мог заставить себя назвать ее своим другом, как она часто обращалась к нему. Это было за пределами его возможностей, и пусть даже тайная часть его страстно желала сказать кому-нибудь это слово — друг, Эрик знал, что не заслуживает этого.
Несмотря на стремительное сближение Эрика со старшим поколением семейства Синклер/Донован, только Ария смогла вызвать привязанность в его закованном в броню сердце. Последний месяц Эрик каждое утро проводил с девочкой, обучая ее, как и обещал.
Эрик всегда был превосходным учителем — поразительный талант, принимая во внимание его отшельническую натуру. Он ожидал от своих учеников наилучших результатов и действовал по довольно жесткой методике. Как он помнил, Кристина часто ударялась в слезы во время его уроков. И все же, в первый их день вместе, Эрик обнаружил, что его методы совершенно не подходят для Арии.
Одна его язвительная поправка вызвала у той необычную реакцию. Ария спокойно открыла ангельский ротик и завопила во весь голос, потом повалилась на пол и начала на нем биться. Эрик ударился в панику, думая, что у нее какие-то судороги, когда мимо комнаты спокойно прошествовал Коннер, уткнувшись носом в газету. Он поднял взгляд и усмехнулся, словно бы говоря: «Сегодня это твоя проблема!»
Ошарашенный Эрик решил, что это, наверное, нормальное поведение Арии, учитывая равнодушную реакцию Коннера. Так что он сделал единственную вещь, которую может сделать человек, оказавшись лицом к лицу с кричащим ребенком: он игнорировал Арию, пока та не устала и не прекратила истерику.