— Мы действительно на верном пути? — спросил Чарльз.
Вот уже пол часа, как его стало это беспокоить, но спросить он решился только сейчас. Местность над которой они летели была пуста и абсолютно ему не знакома. Им нужна была передышка, но как на зло, ни одной деревни не было на много миль вокруг.
Оливер перестал отвлекаться.
— Бортовое давление ветра и правда выше нормы, но компас указывает, что мы на верном пути.
— Послушай, если мы попадём в бурю нам не выжить, не лучше ли спустится и переждать? — Чарльз уже с трудом удерживал штурвал.
— Мы выбрались не на прогулку, а по нашей чёртовой работе. Это ты предложил снять репортаж в таком месте, так давай же не будем останавливаться на середине пути.
— Здесь помехи, мы не можем лететь.
— Выход есть всегда, мы можем облететь приближающийся шторм стороной.
— Как ты планируешь это сделать, Оливер?
— Сажать вертушку в любом случае уже поздно. Видишь эту тучу, думаю, если мы облетим её на несколько миль к северу, то попадём как раз в то место, только чуть позже, чем планировали.
Чарльз промолчал. Ему ничего больше не оставалось, как согласится с другом и повернуть штурвал в указанную сторону.
Они всё ещё летели над безжизненной пустеющей поверхностью земли, что уже не только Чарльзу показалось странным. В Британии просто не существовало таких огромных пустот между населёнными пунктами. Двое мужчин переглянулись.
— Что с радаром, Чарльз?
— Не знаю, но ветер стих и кажется мы обошли бурю.
Мужчины восторженно закричали, празднуя победу. И тут это случилось… Приборная панель мигнула и погасла. Винт крутился ещё некоторое время по инерции, но вскоре и он остановился. Вертолёт начал снижать высоту, свободно падая вниз. На вскидку до земли оставалось всего около четырёх миль, когда перед двумя пилотами, пытающимися выровнять воздушное судно и как можно более аккуратно приземлится, из ниоткуда появилось огромное старинное здание с башнями и садом… прямо под падающим вертолётом внизу материализовался большой и глубокий пруд. Вертолёт стукнулся о поверхность воды, смягчая посадку пилотам, и начал тонуть…
***
Кабинет Драко Малфоя ничем не изменился за прошедшие годы. Единственной переменой стал книжный шкаф, заполненный теперь ярким ассортиментом детских книг. Нижний ящик был выдвинут и оттуда торчали несколько старых газет, тех времён, когда ещё сам Драко учился в школе. След из разбросанных бумаг, газет и рукописей тянулся к столу, где стояла маленькая шкатулка из чёрного бархата. В ней стопкой лежали письма, квадратные и круглые, закрученные как свиток, или сделанные в виде причудливой фигурки. Одно из них было распечатано, конверт валялся рядом, а само письмо находилось в руках у хозяина кабинета, который с увлечением и даже с некоторым фанатизмом вчитывался в каждую строчку.
Письма Нарциссы Малфой, урождённой Блэк, всегда были табу для её сына. Он сохранил эту часть её души и поклялся никогда не открывать эту шкатулку, никогда не лезть в тайны первой женщины, которую он знал и любил, его матери — самого близкого человека на земле… Но в свете недавних событий, все запреты были сняты. Он заперся ото всех, ушёл, уединился, чтобы забыться и забыть всё как страшный сон. Мать — единственная, кто не предавал его никогда. Он много дней перечитывал её письма, её переписки с сёстрами, братьями, парнем, а затем мужем. Признания в любви от него, и нежные кокетливые заигрывания от неё. Письма сыну в Хогвартс, и ответы с жалобами и мольбами. Сегодня он наткнулся на одно письмо. Письмо, из-за которого, весь мир снова поменял для него полюса. Оно как будто смеялось над ним, как будто было подтверждением того, что и такая святая женщина, как мать, может предать, может что-то скрывать, может любить то, что он теперь ненавидел.
«Здравствуйте, милая Гермиона.
С тех пор как я писала вам последний раз прошло много времени. Но и вы не соизволили написать мне ни единой строчки. И я прекрасно вас понимаю. Вам сейчас очень тяжело, вы переживаете сложный период. В память о нашем общении, я непременно хотела бы предложить вам продолжить наши милые беседы, наши женские разговоры. Я очень по ним скучаю. И если они были вам так же дороги как и мне, то пришлите весточку, хотя бы одной короткой строчкой.
Вы стали нам как дочь, я теперь никогда бы не рискнула назвать вас грязнокровкой, в вас столько магии, столько нерастраченной энергии, столько воли к жизни, что я не берусь сравнить вас с кем-то более чистокровным.
Что касается меня, я говорила с Андромедой… полагаю, я реабилитирована в её глазах. Видела её внука — он милый. Никогда не думала, что смогу относится к этому спокойно. Люциус сказал, что непременно хочет такого же непоседливого внука.
Вы приезжайте к нам с Северусом как-нибудь, не стоит пугаться нашей компании, мы вас очень полюбили.
С любовью и уважением к вам, ваша Н. М.»
— С любовью и уважением к вам, ваша Н.М. — прочитал Драко последнюю строчку.
Он знал, что мать всегда дублировала свои письма, сохраняя их на память. Вероятно, оригинал хранился у Гермионы. Он перевернул лист несколько раз и снова всмотрелся в строчки, написанные маминым почерком. Было больно осознавать, что через несколько месяцев после этого её не стало. А ещё, мысль, которую Драко так старательно отгонял, точила его сердце маленьким червячком: «здесь есть ответ. он написан её почерком. ты найдёшь его, хочется тебе этого или нет.»
Какой-то шум появился со стороны окна, но Малфой не придал ему значения. Шум усилился, однако охранные чары так и не сработали.
— Что за… — Драко быстро подошёл к окну и раздвинул тяжёлые шторы.