-И кого же ты попросил?
-Того, кто ненавидит праздники и не нуждается во сне. Я не знаю его имени, но он, как и многие другие сильные создания, может меня видеть.
-И что будет дальше? – настороженно спросил Томас, опускаясь в кресло.
-Он позаботиться о том, чтобы Ричи никогда не очнулся, – ласково улыбнулся Маркус, обнажая заостренные зубы.
-Ты мне этого не сказал, – возмутился Марк, с трудом садясь на кровати.
-Лежи, – Маркус легко толкнул парня в грудь, опрокидывая на подушки. – Я не позволю тебе подняться, пока ты полностью не оправишься от побоев.
-И давно это произошло? Почему мать не знает? Марк же не может ходить в школу.
-Какие проблемы, – пожал плечами Маркус, – я неплохо справляюсь со школьной программой, а Эбигейл очень милая женщина, и готовит вкусно.
Желтоглазый закурил и с наслаждением выдохнул дым.
-Мне этого дико не хватало.
Томас хмыкнул и тоже вытащил сигареты.
-А мне? – надулся Марк. – Комнату прокуриваете, а мне не даете.
-Тебе вредно, – в один голос произнесли Томас и Маркус.
Рыжий улыбнулся. Все же Маркус довольно забавная личность. Он, конечно, очень оригинально проявляет заботу, да и не стоит забывать о том, что Томас увидел, войдя в комнату, но все же братику повезло.
-Учишься за Марка? – поинтересовался рыжий. – И как тебе?
-Нормально, – пожал плечами Маркус. – Можно сказать даже весело, правда, меня Бернард раскусил. Являясь отражением, я нигде не отражаюсь. Он это заметил. Кстати, у твоего друга появилась девушка. Ты её должен знать, Милиса Суон.
-Я её рисовал пару раз, – кивнул Марк, отбирая у брата сигарету и затягиваясь. – Она довольно приятная девушка, хотя кажется простоватой.
-Она решила покраситься и испортила себе волосы. Так что сейчас она не очень миленькая.
Марк отмахнулся.
-Лучше зачитай дневник. Ты обещал.
Маркус вздохнул и притянул к себе черную тетрадь.
«6 декабря 1891 года.
Мне снова сняться кошмары. Я ненавижу их и боюсь. Мой дом - тюрьма, из которой нет выхода. Холодная и мрачная. Окна обросли инеем, а камин давно не разжигался. В коридорах висит сизый туман, от холода и грязи. Мне тяжело двигаться, но шепот настигает меня везде. Я уже ненавижу себя и свой больной разум. Я закрылся от всего остального мира и все больше времени провожу в подвале. Мои родные… Они мертвы. Почему я не могу умереть? Почему я не могу отправиться вслед за ними? Может, я слишком слаб, чтобы самому убить себя? Нет. Я никогда не лишу себя жизни, ибо это не только грех, но и грубое окончание жизненного пути. Пусть меня убьют, пусть я сдохну от инфекции или загнусь от алкоголя, но я никогда не полезу в петлю. И этот безумный шепот. Он преследует меня, утешает, просит улыбнуться хоть раз. В зеркалах я вижу, как искажается мое отражение, как оно улыбается, машет мне рукой.
Вечер 6 декабря 1891 года.
Черномазая шлюха пришла в мой дом. Её грязные лапы касались моего тела, когда я трахал её, но я не мог больше сдерживать свою похоть. Через три часа я отмывал ванну от её крови. Лезвие легко преодолело сопротивление плоти и вспороло ей горло. Как только я закончу с ванной, я отмоюсь сам, ибо до сих пор чувствую её липкие прикосновения к своему телу».
Маркус поднял голову и с любопытством взглянул на бледного Марка.
-Очень оригинально, – пробормотал Томас, делая глубокую затяжку. – Вердамт, верно?
-Да, – спокойно кивнул Маркус. – Если честно, он мне уже нравиться. Я не знаю начала, но судя по тем записям, которые я читал, он реально сходил с ума.
-Он грохнул человека в своем же доме. Он не просто сходит с ума, он полный псих. – Интересно, а труп он зарыл рядом со своими родственниками, или же нет? Судя по всему, он ненавидел афроамериканцев.
-Я думаю, что он избавился от трупа другим способом, – произнес Марк. – Я помню все его записи, он никогда бы не «осквернил» присутствием черной захоронения своих родных. Время записи соответствует времени, когда рабство было отменено, но ещё не все жители к этому привыкли.
-В одной записи упоминалась его сестра, убитая в Лондоне. Время очень подходит под то, когда мой знакомый там жил, – задумчиво произнес Маркус. – Может, это он сделал. Если это так, то возможно, я смогу выяснить куда больше чем описано в дневнике. Правда, он малость неразговорчив, ибо не любит болтать с зеркалами.
-А кто любит? – приподнял бровь Томас. – Первый признак сумасшествия.