Но сперва орган нужно вынуть из Яра и поместить в мага.
Яр закрыл глаза, терпя резанувшую боль. Тяжело задышал. Однако он сам управлял этой болью: орудовал невидимыми нитями силы в собственной груди, обрезая у выращенного сердца питавшие сосуды, разрывая нервные волокна. Затем стало еще больнее: орган следовало разрезать на составляющие куски, чтобы вытащить наружу. Куски мышечной ткани продолжали дергаться, согласно сокращаться — пусть и разрезанное, благодаря незримому соединению посредством волшебства, сердце всё еще было единым целым и, как ни удивительно, оставалось вполне жизнеспособным. Яр криво усмехнулся этой забавной мысли, мелькнувшей на фоне мучительной острой боли.
Он коротко закашлялся, подавился, задохнулся: незримые нити разрезали плоть между органами и через пищевод потянули кусок за куском вверх к горлу. Из внутренней раны хлынула кровь, Яр торопливо сжал губы. И выпустил из ладони нити силы в грудь некроманта. Прошив кожу насквозь, обогнув ребра, те настигли слабо сжимающееся сердце мага, оплели его, отодвигая чуть в сторону от привычного места, давая простор для дальнейшего действия.
Сильван дернулся от пронзившей боли, открыл рот в немом крике, чем Яр немедленно воспользовался: прильнул алыми губами к бескровным губам, заставил раскрыть рот как можно шире, едва не вывихнув ему челюсть. И влил ему в горло свою кровь, вместе с потоком которой по языку в глотку Сильвана скользнуло его новое трепещущее, ровно вздрагивающее сердце — часть за частью, кусок за куском. Яр буквально проталкивал в него жизнь, пропитанную чарами, заставляя делать душащие крупные глотки.
Когда куски, наконец, закончились, Яр разорвал подобие поцелуя. У обоих по искривленным болью губам потекли капли крови — теперь уже смешанной, мага и лесного владыки. Незримые нити вспороли внутренности Сильвана, проделав для нового сердца дорожку — и проводили цепочкой от горла вниз, затем в рану разрезанного пищевода, вглубь тела, часть за частью, кусок за куском, причиняя магу несказанные страдания.
И, наконец, собравшись на положенном месте рядом с прежним сердцем, новый орган принялся выстраиваться заново. Нити безошибочно складывали кровавую мозаику, Яр держал ладонь на груди, чувствуя жар магии, управляя нитями, словно кукловод из шапито, только вместо марионетки — на концах нитей жизнь существа, единственного на всём свете, которого бывший эльф мог назвать своим другом…
Яр уронил голову, без сил уткнулся пылающим лбом в прохладную грудь некроманта. Нужно было отдышаться. Им обоим. Острая боль отхлынула, оставив тупую, давящую, которая еще не скоро пройдет. Наконец-то. Он всё сделал правильно, у него получилось… А прежнее сердце пусть пока останется, так будет спокойнее наблюдать за приживлением нового.
Взгляд лесного владыки прояснился. Он досадливо цокнул языком, заметив, что струйка крови всё-таки пролилась на подушку, запачкав белье. Руку с груди мага он по-прежнему не убирал: горячее, пульсирующее сердце ворочалось внутри, нити ставили капризный орган на место, где ему предстоит трудиться еще век по меньшей мере, сращивали сосуды, сгоняли вылившуюся кровь в желудок, сшивали волокна нервов, причиняя жесточайшую боль. Боль, которую сейчас Яр ощущал, как свою собственную — вдобавок к своей собственной, ведь «наведение порядка» внутри себя он оставил напоследок, лишь торопливо зарастив самые серьезные повреждения. С собой владыка Леса как-нибудь попозже разберется, резь в левом боку можно пока и потерпеть, не умрет он от этого. Он и раньше был бессмертным эльфом, а как лесной царь — вообще богоподобен.
Он усмехнулся: должно быть, разлегшийся на бледном некроманте не менее бледный бывший эльф, приникший к безволосой груди в распахнутом балахоне, смотрится весьма двусмысленно. А глубокий кровавый поцелуй вообще тошнотворное отвратительное зрелище. Хорошо, что смотреть на них было некому…
Яр вздрогнул, пронзенный озарением, и оглянулся на дверь: свидетель-таки нашелся. Глава общины гоблинов, упросившая оставить ее во дворце на положении личной горничной и сиделки бывшей богини. Зеленое лицо приобрело нежно салатовую бледность. Глубоко посаженные глазки, обычно маленькие, округлились по медяку. Хорошо хоть догадалась за собой дверь закрыть, так и встала, прижавшись к двери спиной. Зато в руках очень кстати держит стопку свежего постельного белья.
— Что ты видела? — спросил Яр. Дергаться не стал: подумаешь, обнимает старого друга! К своей досаде он совершенно не заметил, когда именно она вошла в спальню, слишком был занят.
— Ничего не видела, величество! — слишком быстро отозвалась гоблинша. — Не нашего ума дело влезать в деяния богинь. И я стучала, прежде чем войти, только ответа не услыхала, не серчайте, подумала, мол, тут нет никого.
— Миленке не разболтай.
— Ваша дочь, вы и разбирайтесь, — буркнула та.